взвился столб огня высотой с мачту, полетели какие-то обломки, японский крейсер прекратил стрельбу и покатился вправо покинув строй. Мы дружно прокричали 'ура'. Впрочем немцы на удивление прочно строят корабли, и через некоторое время 'Якумо' потушил пожар в корме и снова занял место в строю. Но его кормовая 8' башня больше не действовала.
Это было попадание именно нашей 10', так как залп наших 8' и 6' накрыл Якумо только секунд через 10 после взрыва. Я явно видел парный всплеск с небольшим недолетом у борта уже окутанного пламенем крейсера. Как мне потом рассказал наш старарт, немного погодя, на 'Рюрике' попаданием разнесло рулевую машину, и заклинело перо руля. Крейсер прекратил огонь и начал описывать циркуляцию, хотя он смог потом наладить управление машинами. Но его скорость на прямой упала до 7 узлов и он стал заметно отставать от нас, так как Небогатов не снижал ход.
Впрочем начала увеличиваться и дистанция от 'Токивы' до 'Рюрика' и ее огонь стал очень неточным. 'Токива' затем перенесла огонь на нас. Мы же продолжали стрелять по горящему 'Якумо', но не особо результативно. 'Якумо' даже смог потушиться, так как нам существенно мешал огонь 'Токивы'. Наш командир предпочел синицу в руках (добить 'Якумо'), журавлю в небе ('Токиве'). Хотя возможно стоило попробовать пострелять по 'Токиве', у нее броня Гарвея слабее, чем крупповская броня 'Якумо'.
В это же время, видя бедственное положение 'Рюрика', к нему направились все шесть японских бронепалубных крейсеров. Подпустив их на 20 кабельтов, 'Рюрик' начал разворачиваться к ним неповрежденным левым бортом и тем самым настолько отстал от нас, что мы уже не могли своим огнем отогнать от него японцев.
Контр-адмирал Руднев на 'Варяге', заметив затруднительное положение 'Рюрика', лег на обратный курс (за ним последовал 'Богатырь') и подняв сигнал 'Броненосным крейсерам продолжать бой' контркурсом за линией наших броненосных крейсеров полным ходом поспешил на помощь 'Рюрику'. Я облегченно вздохнул, ведь где Руднев – там успех, да и хоть раненый, но еще достаточно сильный 'Рюрик' и два наших больших бронепалубника не уступали в артиллерии четырем японским малым крейсерам. 'Рюрик' тем временем развернулся к японцам левым бортом и открыл огонь по головному.
Дальнейшего боя с бронепалубными крейсерами я не видел, так как мы еще примерно с час перестреливались с броненосными крейсерами Камимуры уходя на Ост. Последним 'приветом' того дня от 'Рюрика' стала взрыв каземата на 'Токиве'. Я точно знаю, что мы по нему не стреляли, а 'Витязь' вел огонь по 'Ивате'. Как они могли попасть с более чем 50 кабельтов из своих допотопных пушек, я не знаю. Но что взрывом у 'Токивы' вырвало половину борта, готов поклясться на чем угодно. Это опяь к вопросу о 'разбрасывание' снарядов при стрельбе на большие дистанции. Может вероятность попадания и падает, но зато эффект от удара снаряда крупного калибра по тонкой палубе или крыше каземата несравним даже с десятком попаданий в бортовую броню! Как вы этого у себя в аритиллерийском комитете не понимаете, я не знаю. Мне это стало ясно после первого же боя.
В последние полчаса боя мы были в положении обстреливаемого корабля, и я уже не могу ручаться куда именно попадали снаряды моего орудия. Помню только, что 'Якумо' еще раз покидал поле боя, а по сообщениям с мостика ход японской колонны упал до 16 узлов (на большее машинная команда 'Идзумо', на котором были сбиты половина вентиляторов и труба, была уже не способна). Когда по команде Небогатова 'Кореец' развернулся и лег почти на обратный курс, я успел развернуть башню на левый борт и даже сделал по японцам еще три выстрела. Однако они тоже отвенули, причем последовательно. По неизвестной для меня причине, оба броненосных отряда отвернули друг от друга практически синхронно.
Обратный путь во Владивосток был бы скучен, если бы не устранение огромного количества повреждений, в чем принимала участие вся команда. Ожидаемой ночной атаки миноносцев не последовало, возможно из-за хитрости Руднева, который сначала увел эскадру на юг, и только в полночь повернул к Владивостоку. Только утром следующего дня я узнал, что бой закончился не всухую, и 'Варяг' добил подраненую 'Рюриком' собачку.
Так что мы все же победили, и я внес в эту победу достойный члена семьи Тыртовых вклад, о чем и рад тебе сообщить. Обними от меня маму, и дай нам бог побольше таких боев, и таких адмиралов как наш Всеволод Федорович.
Твой сын, Дмитрий Тыртов
Часть третья. Большая игра.
Глава 1. Не ждали?
Порт-Артур, в море у Бидзыво, июнь-июль 1904.
Поздним вечером 9 июня к двери в кабинет вице-адмирала Макарова осторожно подошел флаг-офицер командующего лейтенант Михаил Александрович Кедров. Осторожно потому, что не только время было к полуночи, но и сам Степан Осипович был, мягко выражаясь не в духе. Часа полтора как закончилось его очередное бурное совещание с портовым начальством, кораблестроителями и офицерами штаба. Увы, ни Кутейников, ни Вешкурцев, ни Линдебек ничего утешительного по поводу скорого избавления эскадры от заблокировавшей проход в гавань туши японского броненосного раритета, пока не предложили.
Обследование корабля водолазами подтвердили худшие опасения – бортовые отсеки на протяжении почти двух третей длины корпуса были забетонированы, а клинкеты и вентиля клапанов затопления повреждены так, что всякая попытка их закрытия в штатном режиме исключалась. За прошедший месяц все тяжести, которые можно было снять с броненосца были уже на берегу, сейчас водолазы с помощью взрывов пытались обеспечить возможность извлечения деталей машины и котлов… Однако все до сих пор предложенные и рассмотренные способы окончательного извлечения 'Фусо' упирались в необходимость потратить на это еще месяца три-четыре. Которых у артурской эскадры просто не было.
Степан Осипович прекрасно понимал: то, что случилось в итоге третьей японской брандерной атаки – это практически катастрофа. Да и итоги ночного боя у Бидзыво не выглядели утешительно. Так… Временная отсрочка приговора. Да еще 'Диана' и 'Бобр'… Царствие небесное всем погибшим… Надо было, все таки, ограничиться массированной минной атакой, поддержанной 'Новиком' и 'Аскольдом'. Теперь же, получив неожиданный урок во время ночной вылазки наших крейсеров, впредь Того подобное вряд ли допустит, увы. Стянув к Бидзыво свои главные силы он обеспечит за эти месяцы и подвоз мощных армейских резервов и осадных гаубиц. Первые постараются отжать защитников цзиньчжоуских позиций к крепости, а вторые после этого в несколько дней безжалостно перетопят его запертые в гавани корабли. Одним словом Степану Осиповичу было от чего психануть. И ведь, по большому счету, виноват то сам, что греха таить.
Отпустив всех в очередной раз думать до утра, командующий засел за расчеты иного варианта – подрыва скального грунта в проходе и расширения его землечерпалками… Напряжение потихоньку спадало, уступая место усталости. Два варианта расчетов отправились в корзину для бумаг. Наконец можно было подводить итог: цифры опять не радовали. Как по затратам взрывчатки, так и по общему времени операции. Опять маячат те же месяца три. Не позволительно много. А что если… И в этот момент в дверь постучали.
– Степан Осипович! Простите ради бога, что беспокою, но здесь к Вам настоятельно просится лейтенант Балк. Он только что прибыл с перешейка.
– Василий Александрович?
– Так точно Степан Осипович. Он самый.
– Проси, проси… Здравствуйте, Василий Александрович! Здравствуйте, дорогой! Ну-ка, дайте-ка я на Вас сначала погляжу поближе, а то после рассказов Великого князя Михаила Александровича, я почти что уверовал – во флоте русском служит кто-то из эпических титанов древнегреческих! – приветствовал козырнувшего, и замершему по стойке 'смирно' почти в дверях Балка, вице-адмирал.
Выйдя к нему из за стола и тепло пожав руку, Макаров внимательно оглядывал несколько удививленного таким приемом Балка. А затем с улыбкой продолжил, поводя обшлагом кителя по краю стола:
– Да-с… А Вы, однако, вроде бы из обычного теста сделаны! Но слава Богу, что такие офицеры у нас подросли… Да не смущайтесь, молодой человек, не смущайтесь. Присаживайтесь-ка поближе…
Значит прямо с поезда, с перешейка… И Кедров, конечно, стращал, что адмирал сердитый и всех
