Институт исследования крови при Российской Академии наук. Следующие несколько месяцев Вадик разрывался между помощи коллегам в работе в означенном институте, и всем остальным, включая регулярные встречи с Императором. Кроме того ему пришлось выкроить время и на несколько лекций в Петербургском университете. После невинной подколки Боткина на одном из званных ужинов, у Вадика просто взыграло самолюбие и он не смог ответить отказом на предложение прочитать небольшой курс лекций по гематологии и военно-полевой хирургии. И хотя в последней области были специалисты и куда большего, чем Банщиков уровня, послушать доктора с героического крейсера набивались полные аудитории.
После отработки в Институте техники забора крови и установления сроков хранения консерванта, работа была достаточно искуственно приторможена самим Вадиком. Ему хотелось избежать ненужных разговоров вследствие непрекращающейся череды открытий на этапе разработки способов определения группы крови. Рецепт у Вадика, однако, был и спустя полгода с начала работ были разработаны стандартные сыворотки для определения групп. Это был триумф…
Хотя, и Банщиков в последствии не раз сам говорил об этом, столь быстрый успех не был бы достигнут, если бы не личное участие императора. Николай II лично написал письмо с приглашением вернуться в Россию человеку, которого знает каждый студент-медик в нашем мире – Илье Ильичу Мечникову. В нашей реальности он оставив Россию в в 1887 году, перебрался в Париж и до самой смерти работал в институте Пастера. Перед неожиданно открывшейся перспективой руководства собственной лаборатории микробиологии и иммунологии, да еще с полным картбланшем и поддержкой в работе со стороны императора, Мечников не устоял. Даже с учетом того, что общее руководство работами института осуществлял Боткин. Вскоре в новый институт перебрались Эммануил Гартье и Николай Фёдорович Гамалея: Вадик помнил об успешной работе его Петроградского оспопрививательного института после прихода к власти большевиков…
Первой вершиной международного признания достижений Института Крови стало сообщение о присуждении группе его ученых и специалистов Нобелевской премии по медицине за 1905 год. То, что в списке кроме четырех фамилий медицинских светил с мировыми именами, оказалась еще и фамилия военного врача с крейсера 'Варяг' кое-кого не удивила. А кто-то еще долго шипел в прессе о фаворитизме и тому подобном. Но что тут поделаешь: завистники были и будут всегда…
Обращать внимание на это тявканье из-за угла, а тем более почивать на лаврах, фавориту императора было некогда. Направив работу по линии спасения наследника престола, а с ним за одно с ним и миллионов раненых или больных сограждан с помощью переливания крови в нужное русло, совершенно неожиданно для всех окружающих Банщиков увлёкся…химией. На самом деле, конечно, он лишь перестал скрывать своё 'увлечение', но прочти для всех, в том числе и для Боткина, с которым Вадик особенно подружился за прошедшие месяцы было по-началу абсолютно непонятно, с чего это Банщиков лично принялся за исследования азокрасителей, а наезжая в Институт все больше и больше времени проводил с Мечниковым, разведшим у себя в лаборатории целую плантацию плесени! На самом деле ларчик открывался просто: создать стрептоцид Вадик имел приличные шансы еще до окончания текущей войны. С пеницилином же нужно было постараться успеть хотя бы к грядущей.
На следующее утро после того как Банщиков первый раз заночевал у Боткина, за завтраком гость ошарашил своего именитого коллегу просьбой организовать ему встречу одновременно с министром финансов и тремя-четырьмя представителями крупнейших русских банков. После чего спросив несколько адресов, он заскочил по поручению Макарова с бумагами в МГШ, а затем с письмом Алексеева к Дубасову. Хотя оно по большей части и потеряло свою актуальность, к царю-то он уже пробился, воспользоваться поводом представиться лично начальнику МТК, с которым впоследствии предстоит много поработать по 'Плану Петровича', стоило. Затем Вадик наконец-то отправился строить себе цивильное платье, подыскивать квартиру и заниматься прочими скучными, но необходимыми повседневными делами.
Кстати, визит к Дубасову имел и один неожиданный итог. Если сам начальник МТК в разговоре был довольно сух и официален, что и не удивительно при том ворохе неотложных дел которые на него свалились, то вот случайный разговор в приемной вице-адмирала повлек за собой определенные интересные последствия. Узнав, что молодой офицер, дожидающийся своей очереди на прием, это тот самый 'лекарь с 'Варяга', так же ожидающий своей очереди, высокий и подтянутый контр-адмирал, на вид лет сорока пяти – пятидесяти, неожиданно попросив у дежурного лейтенанта не торопиться с вызовом в кабинет, увлек Вадика с собой в коридор. Как оказалось, это был командир второго флотского экипажа Николай Александрович Беклемишев. Причем контр-адмирал он был довольно 'свежий', не так давно он еще в чине каперанга командовал пришедшим с Дальнего Востока в составе отряда вице-адмирала Чухнина броненосцем 'Наварин'.
По тому неподдельному интересу, с которым Беклемишев выпытывал подробности боя 'Варяга' и 'Корейца', Вадик понял, что перед ним сейчас находится весьма одаренный, любознательный и решительный моряк. Чего стоило одно только его высказывание о том, что прорвись 'Варяг', первое что нужно было бы сделать – это топить или брать 'гарибальдей'! Обалдевшему Банщикову большого труда стоило вовремя прикусить язычок.
Затем разговор плавно перетек на общее состояние флота, что нужно срочно делать, кого отправлять на восток. И тут Вадик был вновь ошарашен. Беклемишев на полном серьезе считал, что сейчас в наилучшем состоянии для этого находятся три броненосца береговой оборны из состава учебно- артиллерийского отряда…
Об этих корабликах Петрович даже не упоминал в данных ему инструкциях, вскользь обранив фразу, что 'все остальное не стоит пока и рассматривать'. И вот, по мнению контр-адмирала, совсем не производящего впечатление человека недалекого или отъявленного авантюриста, выходило, что эти кораблики могут принести весьма серьезную пользу как на театре боевых действий, так и по дороге туда, занимаясь перехватом контрабандной торговли. Проблему же относительно небольшой их дальности плавания можно было решить отправкой вместе с ними угольных пароходов, например черноморских доброфлотовских.
Вадику идея запала. И он начал ее думать… Вместе с Петровичем, которому изложил все это в одной из первых своих 'питерских' докладных телеграмм. В итоге все это вылилось в одну из самых дерзких и известных морских операций России в ходе этой войны, да и не только этой, по большому счету…
Слово государя, конечно, закон. Но между словом и делом подчас бывают перерывы. И если неотложные распоряжения военного характера 'по списку Руднева' были отданы, слава Богу, довольно оперативно, то с организацией научно – медицинской практики Банщикова, все организовывалось не так скоро. Несколько дней Николай Александрович раздумывал над тем, кого из родни стеснить в пользовании каким-нибудь из дворцов поплоше для размещения Института Крови; какой именно из полков гвардии отрядить для экспериментов по донорству; какую статью расходов двора ужать, чтобы донорство стало царским не только по названию…
Одним словом, уже к концу недели весь двор знал, что герой с 'Варяга' лекарь Банщиков является новым властителем дум самодержца. Хотя в подробности официально никто не был посвящён, но кто-то уже трясся за 'свои' дворцы, кто-то наоборот, жил надеждой на будущие дивиденды от монаршьих благоволений. Безразличных практически не было.
Поэтому особых усилий Боткину прикладывать не пришлось – каждый из участников созванного Вадиком тайного совещания с готовностью принял приглашение – кто выслушать героя, кто посмотреть на новую дворцовую диковинку, кто оценить перспективность для роли фаворита. Главным намерением собравшихся было попытаться 'что-то с этого поиметь', и разочарованными они не остались. Скорее наоборот.
– Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – начал Вадик у развешенной
