— Разве? — Она задумалась. — Да, пожалуй. Шантаж, убийство… и пара авантюристов. Господи, как ужаснулся бы Роджер, если бы это дошло до него.
— У нашего друга Роджера нет чувства юмора?
— Нет, — сказала Хилма. — Совсем нет. Злейший враг не упрекнет Роджера в том, что у него есть чувство юмора.
— Зато вы обладаете им с избытком.
— Что ж, со временем я это преодолею, — сухо ответила Хилма. — Полагаю, что лет через пять я буду удивляться, что смешного было в том, над чем мы смеемся сегодня.
— Да, возможно, через пять лет вы даже забудете, что все это происходило.
— Возможно, — сказала Хилма. И, не желая развивать эту тему, добавила: — А не пойти ли нам сейчас повидаться с мистером Мурхаузом?
— К нему домой?..
— Угу. Если, конечно, он дома.
— Я могу позвонить и узнать.
— Думаю, это хорошая мысль, а вы как считаете?
— Так и считаю, если вы твердо решили рассказать ему вашу историю.
— Твердо, — решительно сказала она и улыбнулась.
Он встал и минуту стоял, молча глядя на нее сверху вниз.
— Признайтесь, вам очень ненавистна мысль об этом?
Она рассмеялась и слегка пожала плечами.
— Есть вещи, от которых я получала больше удовольствия. Но могу себе представить, что и это забудется… через пять лет.
Он ничего не ответил и пошел искать телефон.
Он ушел, а Хилма продолжала сидеть и нервно вертеть чашку на блюдце…
Через пять лет… Пять лет жизни в браке с Роджером. Ей будет тридцать. Ее семейная жизнь к тому времени примет твердо установившуюся форму, она уже привыкнет к приятной легкости обеспеченного существования. А эти дни, если и будут вспоминаться, то как что-то нереальное…
Но может быть, не все так легко забывается?
Глава 7
Когда он через весь зал возвращался к ее столику, она подумала: «Он просто чертовски хорош собой. Неудивительно, что Эвелин решила, что необязательно иметь деньги двоим».
— Что ж, — он смотрел на нее сверху вниз с высоты своего внушительного роста, — вы выиграли. Мурхауз дома и готов встретиться с нами, если мы придем прямо сейчас.
— Тогда поехали. — Она встала с решительным видом. — Поехали немедленно.
Он расплатился по счету и последовал за ней на улицу, все еще сохраняя на лице некоторое сомнение. Ей хотелось взять его за руку и сказать: «Не глупите. Я сталкиваюсь в жизни с гораздо более неприятными вещами».
Однако, когда они ехали в такси, она лишь промолвила:
— У вас теперь есть преимущество по отношению ко мне: вы знаете мое имя, а я ваше — нет. Не пора ли и вам назвать себя?
Он рассмеялся, и озабоченность его исчезла.
— Да, конечно, меня зовут Бакланд Вэйн.
— О! — Она задумчиво повторила его имя.
— Вам нравится мое имя?
— Да, — ответила Хилма. — По-моему, да. Оно чуть-чуть фантастично, но подходит…
— Вы хотите сказать, мне? — весело спросил он.
— Угу.
— Не представляю, чтобы во мне было что-то фантастическое.
— Ну, возможно, это больше связано с теми обстоятельствами, при которых я встретилась с вами. А кроме того, о таких, как вы, говорят, что они фантастически хороши собой, — невозмутимо проговорила она.
Хилме было до смешного забавно видеть, как он покраснел.
— Вы так считаете? — спросил он с трогательной детскостью.
— Да. А разве Эвелин так не считает? — Она, поддразнивая, улыбнулась ему.
— Не знаю. Никогда не интересовался. — По его голосу можно было понять, что мнение Эвелин о его внешности его мало волнует.
— Я полагаю, что она тоже так думает. А как вас зовут друзья?
— Большинство моих друзей зовут меня Бак. Хилма расхохоталась.
— Я же говорила, что это фантастика. Бак Вэйн! Как герой-джентльмен эпохи регентства: «Щеголь Вэйн», типа денди, который ставит все на последнюю карту, держит безумные пари и все тому подобное.
— Я не тот человек, который ставит все на последнюю карту, — довольно мрачно возразил он. — Правда, иногда мне бы хотелось быть таким.
— Неужели? Почему? — Она твердо решила быть веселой. — Игроки почти всегда проигрывают.
— Игроки, Милая, не единственные, кто проигрывает, — ответил он. — Иногда может проиграть самый практичный и солидный человек.
— Не понимаю, что вы хотите сказать. — Хилма изобразила на лице полное непонимание.
Но он не стал ей ничего объяснять, возможно, потому, что в этот момент такси остановилось: они приехали.
Хилма испытала очень странное чувство, когда снова оказалась в этом доме. Даже привратник, дежуривший теперь и днем, был тот же, что и в ту ночь убийства. Он не узнал ее, но Хилма, мельком взглянув на него, почти услышала слова, сказанные им тогда: «Жуткое дело, это убийство, не правда ли?»
Наверное, она выглядела немного бледной и напряженной, потому что, когда они вышли на четвертом этаже из лифта, ее спутник сказал:
— Еще есть время вернуться, если хотите. — Он с тревогой посмотрел на нее.
— Нет, нет, не беспокойтесь, со мной все в порядке. — Хилма принадлежала к тем людям, которые, раз приняв решение, следовали ему до конца, сама мысль отступить в последнюю минуту была для нее неприемлема. — Мне вовсе не хочется этого делать, — совершенно искренне добавила она, потому что теперь ее беспокоило лишь одно: чтобы все это уже произошло и закончилось навсегда.
Алан Мурхауз сам открыл им дверь своей квартиры, и по его несколько агрессивному виду Хилма поняла, что наверняка ему так же малоприятен этот разговор, как и ей.
Это каким-то образом облегчило ситуацию, а когда она, войдя в гостиную, повернулась к нему с открытой улыбкой, атмосфера несколько потеплела.
Возможно, ему стало трудно сопоставить свое первоначальное впечатление о ней с этой сдержанной девушкой в простом, но, несомненно, элегантном черном с белым костюме, который вполне могла надеть даже его кузина.
«Никакого намека на девицу с «Пикадилли», — подумала Хилма, усмехаясь про себя. Однако, наверное, смешно ожидать, что можно сохранить достоинство, вылезая из-за портьеры по приказу полицейского. Неудивительно, что Алан Мурхауз рассматривал ее с некоторой неприязнью, вспоминая ту ночь.
Она приняла его приглашение сесть, но Бак остался стоять у камина, слегка опершись на каминную доску. Руки его были глубоко засунуты в карманы, а лицо нахмуренно.
«Он выглядит как образец виноватого мужчины», — подумала Хилма.
Снова обезоруживающе улыбнувшись хозяину, она сразу перешла к делу.
