Пти-Дрю — вершина особенная, с головокружительными отвесами, гладкими гранитными стенами, на которых играет солнце. Подъем на нее — дело не простое, а уж спуск…
— Бывает, что спуск гораздо тяжелее подъема, — поддержал приятеля Вересов.
Он чувствовал: атмосфера в лагере напряженная из-за утреннего конфуза с консервными банками.
— С сегодняшнего дня я назначаю дежурного по лагерю, — объявил Илья, допивая чай. — Этой ночью дежурит Потапенко.
— А что я должен делать? Бродить между двух палаток? — удивился Толик.
Какие обязанности у дежурного днем, хорошо известно: охранять имущество; связываться, в случае необходимости, по рации с базовым лагерем; готовить еду и мыть посуду. А вот ночью…
— Просто будь настороже, — сказал Вересов. — Постарайся не уснуть и прислушиваться ко всему, что происходит. Вдруг нашему мишке понравилось угощение и он опять захочет подкрепиться? Если заметишь что-то подозрительное, разбуди меня.
— Не говори ерунду, Илья. Какой мишка? Мы, кажется, об этом уже говорили.
— Значит, не мишка, — спокойно согласился Вересов.
— А кто?
— Любой другой, кому вздумается наведаться к нам в лагерь. Можешь взять мое ружье.
У новеньких так округлились глаза, что Вересов не выдержал и рассмеялся.
— Ты думаешь, здесь был чужой? — спросил Потапенко.
Предложение Ильи настолько поразило его, что он встал и начал расхаживать вокруг костра.
— Не знаю, — развел руками тот. — Но полностью исключить такой вариант не могу. Кто-то же съел консервы? Или выбросил содержимое.
— Ты еще скажи, что это голуб-яван! — пошутил Аксельрод.
Поскольку Илья оставил его шутку без внимания, Саня переключился на Потапенко:
— Везет же тебе, Толик! Если сфотографируешь голуб-явана, станешь знаменитостью. Может, даже международную премию получишь.
— Иди ты, — отмахнулся тот.
— Да ты не тушуйся. Я тебе свой фотоаппарат дам, — не унимался Саня. — Представляешь? Во всех газетах твой портрет и заголовки крупным шрифтом: «Он встретился с голуб-яваном!»
— Тьфу на тебя! — плюнул с досады Потапенко. — Сам фотографируй своего явана!
Новенькие только переглядывались. Они не понимали, о чем идет речь.
— Что это за голуб-яван такой? — спросил Гоша.
— Вот чудак! — захохотал Аксельрод. — Ты что, про голуб-явана не слышал?
— Не-е-ет…
— А еще альпинист называется. Ты не где-нибудь, а на Памире, парень! Голуб-яван — это «снежный человек». Усек?
— Усек…
— Ну вот. Именно о нем мы и говорим.
У Саворского чуть глаза не выскочили из орбит.
— Здесь водится «снежный человек»? — вне себя от волнения, спросил он. — Тот самый… про которого…
— Конечно, тот самый! Только никто его не видел. Зато всякие загадочные происшествия случаются. Вот, например, как с нашими банками.
— Кончай хохмить, Саня, — рассердился Потапенко. — Чем, по-твоему, этот «снежный человек» открыл банки? Думаешь, у него есть консервный нож?
Но Аксельрода не так-то просто было сбить с толку.
— Как это чем? — удивился он такой непонятливости. — Когтями! Знаешь, какие у него когти? Как бритва. Кино про Фредди Крюгера смотрел?
— Ну?
— Вот примерно такие когти у «снежного человека». Только не железные, а это… костяные. Но крепкие. Если схватит, не вырвешься! Теперь понимаешь, почему тебе Вересов ружье предлагает?
— Хватит! — взревел Потапенко, угрожающе надвигаясь на Саню. — Что ты несешь?
— А че, ребята? — вмешался Кострома, разряжая обстановку. — Вдруг это правда «снежный человек»? И мы его сфотографируем? Это же мировая сенсация!
— Где же в таком случае следы? — внес в спор свою лепту Гоша. — «Снежный человек» оставляет после себя огромные следы. Я читал. Их ни с чем не спутаешь. И затоптать мы их не могли.
— Вот! — поднял вверх палец Вересов. — Где следы?
— Ну… — не сдавался Аксельрод. — Голуб-яван — существо таинственное, практически неизученное, мало ли…
— Нужно не выдумывать басни, — возмутился Илья, — а смотреть на вещи реально. Раз следов нет, значит…
— …консервы сожрал кто-то из своих! — злорадно заключил Потапенко. — А теперь пытается все свалить на «снежного человека»!
Над лагерем раздался такой дружный хохот, что с горы полетели вниз мелкие камешки…
Из разговоров с Закревской Марат сделал вывод: он не один такой уникальный. Есть еще человек, у которого сходная проблема. Иначе с чего бы Лина заинтересовалась вдруг индейцами? Она никогда просто так, от нечего делать, не заводит речь о подобных вещах.
«Интересно, кого еще беспокоят видения давно забытого прошлого? — думал Калитин. — Надо бы познакомиться, поделиться впечатлениями. Глядишь, что-то и выяснится».
Но спрашивать об этом Ангелину он не стал. Вряд ли она скажет. Пациенты имеют право на конфиденциальность.
Как бы там ни было, Марат перестал волноваться. Он решил точно следовать советам Закревской, то есть записывать все, что приходит в голову, какой бы чепухой это ему ни казалось.
«Достоверность — не твоя забота, — твердила она. — Тебе следует просто излагать на бумаге
«Прямо вот так? — удивился Калитин. — Все бросать и за перо?»
«Я не шучу», — рассердилась Ангелина.
«Ладно, я все понял…»
В планы Марата не входило портить Лине настроение. Наоборот, он старался быть для нее приятным, желанным собеседником. И не только.
Очередная картина возникла в его сознании неожиданно. Он стоял у стола, за которым Ирочка принимала заказы, разговаривал по телефону, и вдруг…
— Извините, я вам перезвоню, — поспешно буркнул Калитин и поспешно отправился к себе в кабинет.
«Что это с ним? — удивилась Ирочка, провожая его ревнивым взглядом. — Надо выяснить». Она поправила прическу и выпорхнула в коридор. Там было пусто. Дверь в кабинет Марата оказалась плотно закрытой. Вот незадача! Ирочка на всякий случай оглянулась — не подсматривает ли кто? — и прильнула ухом к щелке. В кабинете сто — яла тишина.
«Что он там делает? — гадала Ирочка, изо всех сил напрягая свой музыкальный слух. — Уснул, что ли?» После минутного колебания она тихонько постучала. Никто не отозвался. Ирочка немного постояла, прислушиваясь, и снова постучала, на этот раз громче. Результат был тот же…
Ирочка еще минуту подождала и решительно нажала на ручку двери.
— Марат Анатольевич!
Она осеклась и даже сделала шаг назад, таким он ее обдал взглядом. Калитин сидел за столом и что- то писал. Некоторое время он просто смотрел на вошедшую Ирочку, потом, видимо, собрался с мыслями и спросил, что ей здесь надо.
