был небольшой пакет, который лежал у него во внутреннем кармане. И хотя день выдался на редкость теплый, человек взмок вовсе не от жары.
На повороте его обогнали двое всадников. Мужчина что-то сказал своей спутнице, которая звонко засмеялась и хлестнула лошадь. Человек вздрогнул от неожиданности и проводил парочку неприязненным взглядом.
Он добрался до пруда и, убедившись, что его никто не видит, стал доставать пакет из кармана. Тот, как назло, застрял и не поддавался. Пот заливал человеку глаза, солнце светило с неба так ярко, словно поставило себе целью поглумиться над убийцей. Проклиная все на свете, человек дернул пакет посильнее и вытащил его, разорвав обертку. Затем, воровато оглянувшись, забросил его в пруд. Очевидно, внутри находилось что-то тяжелое, потому что пакет сразу же пошел на дно.
Через минуту после того, как убийца удалился, из-за деревьев выступил неизвестный. Его действия были совершенно противоположны действиям того, кого Корнелли окрестила посторонним. Незнакомец, насвистывая, снял обувь, засучил свои видавшие виды штаны и шагнул в воду. Ему повезло – пакет ушел в ил недалеко от берега, и незнакомцу вскоре удалось найти его. Вернувшись под деревья, он содрал промокшую бумагу, вытер находку и довольно улыбнулся. Все оказалось именно так, как он и предполагал.
Глава 10
Братья
– Что это ты там бросил?
Михаил Корф резко обернулся. Перед ним стоял Александр.
– Ты о чем?
– Я видел, как ты бросил что-то в воду на той стороне пруда, – объяснил младший брат, не сводя со старшего настороженного взгляда.
– Ах, это… – Михаил рассмеялся. – Обыкновенный камень.
В доказательство своих слов он подобрал округлый плоский камешек и ловко швырнул его так, что тот запрыгал по воде.
– А ты что, следишь за мной?
– Нет, просто гуляю. Разве мне нельзя гулять по Булонскому лесу?
Михаил хотел рассердиться, но посмотрел на лицо Александра – и снова засмеялся.
– Мама беспокоится, – обронил младший брат.
Смех тотчас же оборвался.
– Она просила тебя присмотреть за мной?
– Нет. Я сам.
Тут Александр понял, что выдал себя, и покраснел.
– Мама уехала опрашивать свидетелей, – добавил он, чтобы перевести разговор на другую тему.
Михаил нахмурился.
– Ей это не надоело?
– Что – это?
Старший брат отвернулся и медленно двинулся вдоль берега пруда. Младший шагал с ним рядом.
– Я всегда хотел иметь самых обычных родителей, – неожиданно промолвил Михаил, взгляд которого был устремлен куда-то вдаль. – Таких, как все. Есть же счастливые семьи, где отец – просто отец, мать – просто мать, а…
Он запнулся, досадуя на свою несвоевременную откровенность, и замолк.
– Словом, если бы ты мог выбрать родителей, то предпочел бы титулярного советника, тайного пьяницу, и унылую особу, которая придирается к горничным, умиляется от книжек Чарской[7] и способна говорить только о погоде и своей портнихе, – насмешливо произнес младший брат, который не привык щадить ни себя, ни других. – Так, что ли?
– Не все титулярные советники – пьяницы, – сердито ответил старший брат. – И среди их жен бывают порядочные женщины.
– А я бы маму ни на кого не поменял, – объявил Александр. Затем наклонился, подобрал камешек и швырнул его в пруд, но тот сразу же пошел на дно.
– Бессмысленный разговор, – проворчал Михаил. – Скажи мне лучше вот что: какого черта тебя понесло драться на дуэли? Это расстроило мать.
– А ты?
– Что – я?
– Какого черта тебя понесло ссориться с графом? Если уж хочешь подавать мне пример благоразумия, объясни.
Михаил хранил молчание. Однако ему пришлось признать, что в словах брата была своя логика.
– Хочу на войну, – выпалил вдруг он. – Надоело все.
«Да что с ним такое?» – подумал удивленный Александр.
Его брат медленно шел рядом с ним, заложив руки за спину. Лицо у Михаила было хмурое, тонкая жилка на виске нервно подергивалась.
– Что, отец опять собирается тебя женить?
– Не говори глупостей, – попросил старший брат. – И отец тут ни при чем. Если я женюсь, то только на достойной женщине.
«Которая не захочет с тобой разводиться», – мысленно закончил Александр. Он знал, что Михаил до сих пор не простил матери, что та в свое время ушла от мужа.
– Когда почувствую, что это необходимо, – добавил старший брат, косясь на одежду Саши. – Что у тебя в кармане?
– Револьвер.
– Зачем?
– Люблю иногда пострелять, чтобы не утратить сноровку. Мне Уильям посоветовал.
– Мамин знакомый, который учил тебя стрелять?
– Ну да[8].
«Что из него выйдет? – обеспокоился Михаил. – Мама совершенно им не занимается. Да и как заниматься, если он всегда был неуправляемым…»
– Ты не хочешь идти в армию?
– Нет. Ни за что.
– Почему?
– Потому что это чушь, вот и все. Извини, – быстро прибавил Александр.
– А что не чушь?
– Не знаю. Люди занимаются разным вздором, и им кажется, что у них все хорошо. Но я-то вижу, что это вздор.
– Ты случаем анархистом не заделался? – на всякий случай спросил старший брат. – Учти, вот уж что точно матери не понравится.
– Я не анархист. К тому же политика – худшая из глупостей. – Александр подобрал плоский камешек и снова швырнул его в пруд, на сей раз ловчее, камень запрыгал по поверхности. – Если бы у меня был талант, я бы изобретал что-нибудь, или придумывал музыку, или сочинял бы книги. Но я же знаю, что никакого таланта у меня нет.
– Ты мог бы стать рецензентом, если любишь искусство. Или критиком.
– Благодарю покорно, – усмехнулся младший брат. – Сказал тоже, критиком… По-моему, ты обо мне скверного мнения. Если уж можешь что-то делать, так делай. А что делают критики?
– Направляют общественный вкус.
– Как направлять то, чего нет? Одному нравится Боттичелли, другому – открытки Елизаветы Бём, а третий рад любой картинке из «Нивы». Ну и что прикажешь с ними делать? Что бы я ни написал, люди все равно не переменятся. Кроме того, какая по большому счету разница, любить Боттичелли или открытки? Искусство – не спорт, где выигрывает тот, кто прибежал первым. Оно имеет значение только тогда, когда дает тебе что-то, именно тебе, твоим мыслям, твоим ощущениям. Самая плохая картина может в какой-то момент оказаться полезнее фресок из Сикстинской капеллы, потому что ты увидел в ней то, что нужно
