решить, хорошо это или плохо, что мужчина не надел солнцезащитные очки.
Конечно, он мог развернуться и уйти. Но что дальше?
— «Ауди Ку-пять», — тихо пробормотал Трульс себе под нос. И сел в машину.
Дверь за ним немедленно захлопнулась. В салоне стало непривычно темно, наверное, все дело в тонированных стеклах. А климат-контроль работал на удивление эффективно, казалось, что внутри машины минусовая температура. На водительском месте сидел человек с лицом росомахи. У него тоже был черный костюм. И гладкая челка. Наверняка русский.
— Хорошо, что ты смог прийти, — произнес голос позади Трульса.
Ему не обязательно было поворачиваться. Акцент. Это был он. Дубай. Человек, которого никто не знал. Никому другому не было известно, кто он такой. Но как Трульсу поможет то, что он знает его имя и видел лицо? Кроме того, нельзя кусать руку, кормящую тебя.
— Я хочу, чтобы ты нашел для нас одного человека.
— Нашел?
— Привел. И передал его нам. Об остальном можешь не беспокоиться.
— Я говорил, что не знаю, где находится Олег Фёуке.
— Речь не об Олеге Фёуке, Бернтсен. Речь о Харри Холе.
Трульс Бернтсен не верил собственным ушам.
— О Харри Холе?
— Ты не знаешь, кто это?
— Черт, знаю, конечно. Работал в убойном отделе. Чокнутый, каких поискать. Алкаш. Раскрыл пару дел. Он что, в городе?
— Он живет в «Леоне». В триста первом номере. Возьми его там сегодня ровно в полночь.
— И как я должен его «взять»?
— Арестуй его. Или ударь. Скажи, что хочешь показать ему свою лодку. Делай, что хочешь, только доставь его в гавань для маломерных судов в Конгене. Остальное мы сделаем сами. Пятьдесят тысяч.
«Остальное». Он говорит о том, чтобы лишить Холе жизни. Он говорит об убийстве.
Трульс открыл было рот, чтобы отказаться, но голос с заднего сиденья опередил его:
— Евро.
Рот Трульса Бернтсена остался открытым, а его «нет» застряло где-то между мозгом и голосовыми связками. Вместо этого он повторил слова, которые вроде бы слышал, но не поверил своим ушам:
— Пятьдесят тысяч евро?
— Ну?
Трульс посмотрел на часы. У него в запасе было чуть больше одиннадцати часов.
Он покашлял.
— Откуда вам известно, что в районе полуночи он будет у себя в номере?
— Потому что он знает, что мы придем.
— Что? — сказал Трульс. — Вы имеете в виду, что он
Позади него раздался смех. Звук его был похож на работу лодочного мотора. Чух, чух.
Глава 31
В четыре часа Харри стоял под душем на девятнадцатом этаже отеля «Рэдиссон плаза». Он надеялся, что клейкая лента выдержит соприкосновение с теплой водой, которая на краткий миг облегчала боль. Ему дали номер 1937, и когда он брал ключ, в голове у него пронеслась одна мысль. Год рождения короля, Кестлер, синхронизация и все подобное. Харри в это не верил. А вот в способность человеческого мозга находить закономерности даже там, где никаких закономерностей нет, он верил. Поэтому в свою бытность следователем он всегда сомневался. Сомневался и искал, искал и сомневался. Видел закономерности, но сомневался в виновности. Или наоборот.
Харри услышал писк телефона. Легко различимый, но деликатный и приятный звук. Звук дорогого отеля. Он выключил душ и подошел к кровати. Снял трубку.
— Здесь стоит женщина, — сказал портье. — Ракель Фауске. Извините, она говорит, Фёуке. У нее есть кое-что для вас, и она хочет с этим подняться.
— Дайте ей ключ от лифта и отправьте наверх, — сказал Харри.
Он осмотрел висящий в шкафу костюм. Вид у него был такой, будто Харри прошел в нем две мировые войны. Он открыл дверь и обвязал вокруг пояса тяжелое банное полотенце размеров в пару квадратных метров. Сел на кровать и стал слушать. Услышал звонок лифта и ее шаги. Он по-прежнему мог узнать ее по походке. Слегка тяжеловатые, короткие шаги, очень частые, как будто она всегда ходила в узкой юбке. Он на минуту прикрыл глаза, а когда снова их открыл, она уже стояла перед ним.
— Привет, обнаженный, — улыбнулась она, бросила мешки на пол, а себя на кровать рядом с ним. — Что это? — Она провела пальцами по клейкой ленте.
— Импровизированный пластырь, — ответил Харри. — Тебе не надо было приходить самой.
— Я поняла, — сказала она. — Но я не нашла ничего из твоей одежды. Наверное, все пропало во время переезда в Амстердам.
Выбросила, подумал Харри. Что ж, справедливо.
— А потом я поговорила с Хансом Кристианом, и оказалось, что у него есть целый шкаф одежды, которую он не носит. Не совсем твой стиль, но по размеру вы почти одинаковые.
Она открыла мешки, и он с ужасом увидел, как она достает рубашку «Лакосте», четыре пары выглаженных трусов, пару джинсов от Армани с отутюженными стрелками, джемпер, куртку «Тимберленд», две рубашки с игроками в поло и даже пару ботинок из мягкой коричневой кожи.
Она начала развешивать одежду в платяном шкафу, но Харри встал и сделал все сам. Ракель смотрела на него со стороны и улыбалась, теребя прядь волос за ухом.
— Ты бы не купил себе новую одежду, пока этот костюм в буквальном смысле не развалился бы на тебе, правда?
— Ну, — ответил Харри, передвигая вешалки. Одежда была чужой, но издавала слабый, хорошо знакомый запах. — Должен признаться, что я обдумывал покупку новой рубашки и, может быть, двух пар трусов.
— У тебя что, нет чистых трусов?
Харри посмотрел на нее.
— Что ты вкладываешь в понятие «чистые»?
— Харри! — Она со смехом ударила его по плечу.
Он улыбнулся. Ее рука осталась у него на плече.
— Ты горячий, — заметила она. — Как будто у тебя температура. Ты уверен, что в сокрытое под твоим так называемым пластырем не проникла инфекция?
Харри с улыбкой покачал головой. Он знал, что в ране началось воспаление, чувствовал это по пульсирующей тупой боли. Но из своего многолетнего опыта работы в убойном отделе он знал и кое-что другое. Что полиция допросила бармена и посетителей того заведения и узнала, что человек, убивший нападавшего, покинул бар с глубокими ранами на горле и шее. Что полиция предупредила всех дежурных врачей в городе и установила наблюдение за станциями «скорой помощи». А сейчас не время отправляться в тюрьму.
Ракель погладила его по плечу, по горлу и снова по плечу. По груди. И Харри подумал, что она должна слышать биение его сердца и что она похожа на тот телевизор «Пионер», который перестали производить, потому что он был слишком хорош, и это было очевидно, так как черный цвет на его картинке был очень черным.
Он немного приоткрыл окно, насколько это было возможно: в гостинице не хотели, чтобы самоубийцы прыгали из окон вниз. И даже на девятнадцатом этаже они слышали послеобеденный шум:
