насладиться стихией в ее высшем проявлении. Писатели соответственно воспроизводят свои впечатления вдохновенным пером, расписывая собственный стоицизм[37], восхищение которым якобы окрыляло команду.
Не скажу обо всем этом ни единого слова. У матросов есть более важные дела, чем восторгаться господином, пожелавшим сыграть героя. Это хорошо на расстоянии, чтобы «эпатировать[38] буржуа», но абсолютным пустяком выглядит на борту корабля в гибельную минуту.
Я попросту спустился в каюту, переоделся в сухое и прозаично улегся. В конце концов, хотя корабль и продолжал выплясывать бешеную сарабанду[39], меня охватил сон. И вполне естественно, ведь глаза мои не смыкались ни на минуту со времени отъезда из Сен-Лорана-де- Сердана, ни в дилижансе, ни в поезде от границы до Картахены.
И я вздремнул этак часов двенадцать…
Внезапно войдя в каюту в морских высоких сапогах, меня разбудил капитан.
— Как! — удивился он. — Вы еще спите?.. Ну, это хорошо… Очень, очень хорошо…
— Ну конечно! Ничего другого не оставалось. Я ведь не моряк… Кстати, где мы находимся?
— Должен прежде всего сказать, что мы все время уходим от непогоды…
— Черт побери!
— …со скоростью тринадцать узлов в час.
— Или двадцать четыре километра семьдесят шесть метров, если не ошибаюсь. Но куда же мы движемся?
— Прямиком на Гибралтар!
— О, Боже! Так нам в Оран не попасть.
— Невозможно выдержать курс.
— Не сомневаюсь.
— Надо было удерживаться в открытом море, чтобы нас не снесло на берег и не разбило в щепки… Если, как я опасаюсь, штормовой ветер продлится, мы вынуждены будем укрыться в бухте Альхесираса.
— Понятно. Это далеко?
— Часов семь ходу.
— Так, так, — пробормотал я себе под нос, — все просто замечательно, цепочка моих злоключений не обрывается.
Естественно, ураган нарастал и полнился новой силой, так что знакомство с Гибралтаром могло состояться не через семь часов, а, дай Бог, через десять…
Меня одолевали горестные размышления: когда же и как я попаду в Алжир? Я поделился своими опасениями с капитаном.
— Э-э… Э-э… — ответил он с обескураживающим хладнокровием, — шквальный ветер продлится еще дня четыре, затем, по крайней мере два дня, море будет успокаиваться… Нот и считайте: шесть дней да плюс переход из Альхесираса в Оран, добавьте еще часов сорок…
— Но это потерянная неделя, а мое время ограничено.
— Ах!.. Если бы вы вместо Орана высадились в Танжере… Марокко для путешественника, да еще охотника, ничуть не хуже Алжира…
— Однако… Это мысль… После того, что случилось… Почему бы и нет… Я никого не знаю в Марокко, по крайней мере, есть надежда встретить там что-нибудь неожиданное. Капитан, решено! Мы идем в Танжер.
— Отлично! Разобьюсь в лепешку, чтобы доставить вас туда за три часа, или я больше не командир! Лево руля!
Вскоре парусник вошел в Гибралтарский пролив, где волнение было несколько меньшим, взял прямой курс на Танжер, и не минуло трех часов, как нам открылись белые дома марокканского города.
III
Едва мы бросили якорь, как я заметил толпу полуголых арабов, чей примитивный костюм состоял из грязных лохмотьев. Они двигались в нашу сторону, забредя в воду уже по бедра и издавая истошные вопли.
— Скажите, капитан, не принимают ли они нас за корсаров[41], или, вернее, не являются ли сами пиратами, желающими взять нас на абордаж?..[42]
— Успокойтесь… У них нет плохих намерений, и вообще они далеки от того, чтобы принимать нас за кого бы то ни было… Просто они кое-что нам предложат…
— Что же это за дар гостеприимства?..
— Вши!
— Не смейтесь! Нет ни малейшего желания кормить легион паразитов!
— Да полноте! Следуйте за мной, я сойду с вами на берег, чтобы провести в корчму… Вы увидите, там вовсе не худо… Мы сядем в одну из этих лодок, она подвезет нас к берегу, а шагов за тридцать до суши переберемся на плечи этих терракотовых добряков, потому что лодки не могут причалить… Конечно, если вы не предпочтете искупаться…
— Ладно! Теперь понятно… во время переезда на человечьих спинах насекомые на нас и набросятся.
Все произошло, как сказал капитан. Меня бесцеремонно усадил на свои плечи здоровенный малый, и так состоялось мое не слишком триумфальное вступление на марокканскую землю — верхом на сыне Пророка, обхватив руками его бритый череп, блестевший, как тыквенная бутылка.
Пять минут спустя мы вошли в одни из городских ворот, углубились в зловонную улочку, которая привела на площадь с корчмой, где я должен был подыскать себе жилье.
…Не имею никакого намерения описывать в подробностях ни старый город, чью физиономию уже обрисовали многие путешественники, ни человеческие типы, которыми художники намозолили нам глаза. И думаю, читатель не станет сердиться за то, что я не обременяю рассказ описанием хаоса извилистых улочек, захламленных гниющими овощами, битыми черепками, консервными банками, тряпьем, дохлыми кошками и полуразложившимися собаками, откуда веет гнетущими «ароматами» в сочетании с запахами чеснока, дыма, рыбы, росного ладана, жженого алоэ[43].
Неизлечимая лень и фатализм[44] мусульман игнорируют самые элементарные требования гигиены.
Впрочем, обитателям мало дела до этих тошнотворных свалок. Белые дома без окон, снабженные только узкой дверью, с трудом пропускающей одного человека, не выходят фасадом на улицу. Так что эти улочки иногда кажутся бесконечными коридорами, над которыми простирается лазурная полоса небесного свода. Время от времени мавританская[45] арка прерывает монотонность этой белой поверхности, или возникнет широкая красная полоса вдоль нижней части стены, или внимание привлечет нарисованная черным рука на двери, имеющая целью отвести сглаз.
Главная улица Танжера, едва ли не единственная, достойная зваться улицей, пересекает весь город и центральную площадь, где находятся скромные жилища консулов[46] .
Именно здесь встречается «весь Танжер», так тонко описанный итальянцем Эд. де Амичи в исполненном живой правды этюде, который я недавно перечитал.
Нет ничего интересного и необычного во внешнем облике этих людей, однообразно выряженных в
