– Да, оставьте нам инструкцию, – каркнул невидимый Клейстер, – и мы с директором, вместо того чтобы решать неотложные задачи, будем курочить вашу кофеварку на предмет надоя двух порций кофе. Труп изнасилованного агрегата спишем завтра.
Одурело хлопнув ресницами, Катерина уставилась на шефа. Про изнасилованный труп ей не понравилось, к тому же вспомнилось предостережение уволившейся предшественницы про извращенца. Резко ощутив свою незащищенность в пустом офисе наедине с двумя крепкими мужиками, она с трудом сглотнула и попыталась собрать мысли в пучок, чтобы ответить достойно, с сохранением намеченных перспектив в отношениях.
– Глаза красивые, – ляпнул Крягин, то ли борясь со смущением, то ли пытаясь компенсировать неловким комплиментом бестактное выступление коллеги.
– Леня, какие глаза? Что ты там бубнишь? – недовольно заскрипел стулом юрист. – Кстати, о глазах. Сейчас бы глазунью с салом и лучком, эххх…
– Глазунья, – вдохновенным шепотом машинально повторил Крягин, глядя сквозь Катю.
Со всхлипом икнув, секретарша просипела:
– Кофе. Сию секунду. С удовольствием.
Сфокусировавшись на собравшейся осесть в глубоком обмороке сотруднице, Леонид Викторович благодарно улыбнулся и уполз обратно в кабинет, как улитка в свою раковину. Катя почувствовала, что взмокла, устала и хочет есть. От запаха кофе ее замутило. Романтическое настроение испарилось, оставив чувство неловкости. Она тупо смотрела, как в чашки тонкой струей бежит кофе.
«Глаза красивые», – вдруг вспомнился Кате робкий комплимент начальника, стертый из памяти кулинарным пассажем Клейстера, и кровь бросилась ей в лицо. Стало жарко. И захотелось срочно удалить Клейстера на безопасное расстояние, чтобы он в очередной раз не помешал своими гастрономическими заявками. В груди разрастался томительный шар, горячий и трепещущий. Катерина придирчиво посмотрела в зеркало и осталась недовольна, но подавать это недовольство Крягину вместе с кофе было ни в коем случае нельзя. Поэтому она еще раз проинспектировала лицо, убедилась, что понравившиеся шефу глаза в самом деле очень даже ничего, и распахнула их пошире, напустив во взгляд тумана и чувственности.
В коридоре послышались уверенные тяжелые шаги.
«Кого еще черт несет?» – отчаялась Катерина, стараясь не упустить избранное выражение лица. Оно ей казалось очень подходящим: поздний вечер, весна и она – блоковская незнакомка. Осталось только абстрагироваться от наличия в помещении юриста и выяснить, кто топочет в коридоре.
– У тебя что – базедова болезнь? – застыл в дверях Антон, не знавший, как реагировать на секретаршу, выпучившую глаза и странно скособочившую рот в жутковатом подобии улыбки. – Инфаркт? Инсульт? На кнопку села?
Из последних сил удерживая на лице выражение таинственной грусти, Катя решила не ввязываться в диалог и не портить внутренний настрой.
– Еще и оглохла, – констатировал Никольский, тоскливо вздохнув. Отступать было некуда – эта ненормальная его видела. Хлопотать около приставучей девицы, а возможно, даже делать ей искусственное дыхание Антон был не готов. Женщины вечно искусно плели вокруг него сети, чтобы использовать в личных целях. Кто сказал, что быть роскошным мужиком легко? Наверняка это придумал плюгавый завистливый язвенник, даже не представлявший, насколько спокойно живется без навязчивых баб, каждая из которых считала, что именно она достойна быть рядом с объектом обожания. В стремлении занять место поближе они могли элементарно затоптать, словно стадо спятивших кобыл, несущееся к водопою. Чрезмерное женское внимание сначала льстит, а потом уже утомляет. Как каша в тарелке младенца: сначала малыш утоляет первый голод, потом приходит сытость, а потом ощущение, что добрая бабушка пытается из лучших побуждений закормить его до смерти.
– Николаева, тебе плохо? – с ленивым раздражением поинтересовался Антон, ожидая услышать, что да, мол, плохо, ах-ах, сейчас упаду в обморок, ловите меня…
– Тебе что от меня надо? Что ты меня преследуешь? Специально подкарауливал, пока все разойдутся, да? – не выдержала Катя, резко изменив своему первоначальному плану не трепать хорошее настроение об не заслуживавшего такой чести нахала. – Все давно домой ушли, а он тут трется опять! Давай соври чего- нибудь!
От подобного хамства и неожиданного поворота дамской мысли Никольский оторопел. Он подкарауливал? Да много чести!
– Я работаю! – рявкнул он. – Мне факс должен прийти с реквизитами! Размечталась: преследую я ее! Мужика заведи, чтобы он тебе крышу подлатал, истеричка!
– Это ты себе бабу заведи! Хотя ты ж, наверное, даже не знаешь, как их заводят! Решил меня отсюда выжить? Может, ты сам на мое место метишь?
Задохнувшись от возмущения, Антон побагровел и выпалил:
– Нимфоманка!
– Размечтался! – почему-то вид до крайности обозленного Никольского поднял Кате настроение. С чувством глубокого удовлетворения она снова взяла поднос с кофе и попыталась пройти мимо потерявшего дар речи мужчины.
– Не буду я кофе, – взвизгнул он, ощущая, как от ярости трясутся руки. Эта нахалка посчитала, что он пришел к ней, что он навязывается! Все бабы – чокнутые клуши с завышенной самооценкой. Кофе она ему сделала! Да еще улыбается своей резиновой улыбкой!
– Подвинься, – спокойно попросила Катерина, мысленно уже завершившая словесную баталию с Антоном и представлявшая, как она грациозно изогнется, подавая Крягину чашку. Если наклониться пониже, то грудь прикроет не очень стройную талию, к тому же у нее сегодня кофточка с небольшим вырезом… Но надо именно нагнуться, а не плюхнуть бюст на стол. Осененная этой свежей мыслью, Катерина, поравнявшаяся с Никольским, неожиданно отклячила филейную часть и выгнулась дугой, пристраивая поднос на свой стол.
«Нет, слишком высоко…» – но додумать мысль она не успела.
– Мне кофе подают по утрам в постель, я на ночь его не пью, – ввинтился в сознание ехидный голос Никольского. – Так что не пристраивайся тут.
