Полковник Бойко усмехнулся:
– Люблю я эту работу.
– Понимаю, понимаю… – отвечал Зубарев, а сам по привычке прикидывал, не засланный ли казачок. – Понимаю! Если сложности какие, ну, что-то из техники понадобится, ты обращайся!..
– Мне бы машину поновее!
– У меня у самого пятилетка! – хмыкнул эфэсбэшник.
– Тогда дайте официальную бумагу, что дело нам передано, что вы не видите в нем перспективы для своего ведомства!
– Бумагу хочешь?!!
– Если можно, сегодня, – попросил Бойко.
«Засланный казачок», – уверился Зубарев, сам ответил, что можно и сегодня.
– Подошли кого-нибудь к обеду!.. – и повесил трубку.
Иван Семенович отправил мобильный телефон на грудь, а сам подошел вплотную к разбитым вагонам.
– Перепишите номера, и чтобы к вечеру я знал, когда вагоны пущены на рельсы и когда их произвели! Кому принадлежали!
– Так точно! – ответил старший.
Полковник уже собирался покинуть ангар, как что-то его привлекло в куче искореженного металла. Какой-то неестественный блеск… Краем глаза он заметил, что на солнце опять наезжает адская туча. Прикинул, что если не полезет шевелить металл, то, вероятно, успеет посуху засесть в авто к Арамову и отбыть на обед, на который зазывала жена.
Но Иван Семенович был профессионалом, а потому уже через несколько секунд лазил по обломкам, рискуя сломать ногу.
Почти сразу он нашел то, что блестело. Пара вагонных колес сияла так, что глазу стало больно. Вернее, пара была заляпана грязью, но, вероятно, кто-то задел колеса каблуком или чем-то еще. Металл очистился и загорелся. Иван Семенович Бойко сжавшимся желудком почувствовал, что в этом блеске кроется нечто хоть и постижимое сознанием, но невероятное.
Поковыряв железо ключиком от входной двери, полковник выпрямился и сказал тихо:
– Металл-то драгоценный!
В ангаре организовалась ужасающая тишина.
– Похоже, платина! – добавил Иван Семенович.
Никто не проронил ни слова. Бойко голой рукой протер грязь дальше и вновь поковырял ключиком, да так энергично, что тот обломился.
– Платина! – подтвердил полковник и пополз к следующей паре колес. Потер там тщательно, но благородством не засветилось, лишь железом жалко улыбнулось.
Еще час лазил полковник под вагонами, плевал на руки, надраивал колеса, но более ни одно не засветилось манко. Все это время подчиненные смотрели на него как на умалишенного, молча курили и сплевывали на пол.
Наконец Иван Семенович сошел на ровное место и приказал голосом страшным и повелительным:
– Оцепить вагондепо по периметру ОМОНом! Третий ангар окружить спецназом в полном боевом комплекте!.. – Подошел к старшему. – Если обгадишься, в тюрьму на долгие годы пойдешь! Ясно?!!
– Ясно!
Старший вытянулся рельсом, почти взял рукой под козырек, но вспомнил, что в штатском, шлепнул ладонью себя по ляжке и вновь повторил:
– Ясно!
Затрещали рации, из них понеслось многочисленное «есть», и выходящий на двор депо полковник Бойко убедился, что все зачалось как надо, что процесс пошел. Он не заметил, что дождь принялся с новой силой, что Арамов сидит с недовольной рожей, а охранник, освободившись от телогрейки, что есть мочи толкает «Волгу» в багажник и что у него на пиджаке колодка Красной Звезды.
Плюхнувшись на заднее сиденье, Иван Семенович бросил Арамову: «На площадь», – что означало в ФСБ, а сам, не обращая внимания на надсадно ревущий двигатель, ушел в себя глубоко и думал о деле.
В ФСБ его принимать не стали, секретарша Зубарева отдала письмо и подумала, что от мокрого полковника пахнет крысой.
Еще через три минуты авто полковника Бойко врезалось в самосвал, принадлежащий СМУ-3, водитель которого, осознав, на кого наехал, упал в обморок, в котором и пребывал до приезда «скорой».
Полковник Бойко ощутил резкую боль в локте, но, посмотрев на шофера Арамова, о ней забыл. Голова сержанта откинулась, и глаза глядели мертво. Рулевое колесо пробило грудь водителя и раздавило ему сердце. Он умер.
«Скорая» приехала быстро, полковника загрузили и под вой сирен повезли в больницу, где его принял Никифор Боткин, скомандовавший: «На операционный стол!»
Пациент был важен, важен был и Никифор. Он уже знал, что будет делать, и объяснял о том полковнику:
