- Сейчас нам предстоит тяжелое дело, - говорил он, - обсудить преступление старого члена коммуны, вскормленного ею, поставленного на ноги, выпускника Петра Стерлина.
Все взгляды устремились на угол сцены, где за перегородкой сидел привлеченный к ответственности малый лет двадцати шести, хорошо всем известный. Голова его была низко опущена, лицо красное. Все его хорошо знали.
- Никак не думали, что такое может случиться, - продолжал Беспалов. Другом был... вместе о новой жизни мечтали. Старался когда-то. Стерлин был член актива, имел в коммуне лучшие условия, чем многие сидящие здесь в зале. Материально обеспечен во, - чиркнул он себя по горлу. - Работал начальником цеха трикотажной фабрики. Как с ним считались, уважали! И вот на этой своей фабрике совершил кражу трех трикотажных костюмов. Доверяли, не следили... пока не заметили, пока сигнал не поступил. - Беспалов перевел дыхание, словно ему тяжело было говорить. - Опозорил Стерлин коммуну... дело все наше.
Конфликтная комиссия постановила: передать преступника Петра Стерлина на коллегию ОГПУ и просить о применении к нему самых строгих мер.
Еще ниже опустилась голова Стерлина, он боится глянуть в зал. Куда девались его былая заносчивость, самодовольство! На нем хороший вязаный костюм, - недавно премировали, - но всем кажется, что и он ворованный.
- Слово дается обвиняемому, - объявил председатель собрания.
Заговорил Стерлин так тихо, что даже не слышно было из первых рядов.
- Голос потерял? - сразу послышались выкрики из зала. - Громче!
- Раньше какой оратор был!
Заговорил Стерлин внятней, но без конца сбивался, терял нить и под конец опять перешел на бормотание.
- Все знаете, как работал, - пытался он оправдаться. - Старался... работал. Не выдвинули бы на пост. Старался. Ночи приходилось не спать... в цеху проводил...
- Все обдумывал, как украсть половчее! - ввернули из зала.
- А старался себе в карман.
Председатель приподнялся, позвонил в колокольчик.
- Не мешайте говорить.
Высмеянный, совсем придавленный Стерлин некоторое время молчал, затем опять забормотал:
Сам не знаю, как получилось... почему взял.
Отец заболел... По карточкам что дают? Селедку да хлеб. Питание ему надо было... доктор прописал. Откуда ему?.. Вот. Сам не знаю, как взял. Раз только и никогда бы больше...
Из зала послышался откровенный смех.
Конфликтная комиссия выяснила, что это далеко не единственный случай воровства с фабрики Стерлиным. Войдя в коммуну, Стерлин так и остался вором и своей активностью, трудовыми заслугами лишь прикрывал темные махинации. Когда на фабрике обнаруживались пропажи, никто и подумать не мог, что это орудует лучший ударник производства, потом мастер и, наконец, начальник цеха Петр Стерлин. 'Выпускник! Знатный человек коммуны!' А он все эти годы оставался двурушником.
Тут же Василий Беспалов перекрестными вопросами припер Стерлина к стенке, и он вынужден был признаться, что 'еще брал'. Тут же стал давать слово, что никогда воровства не повторит, но его заглушил негодующий шум голосов. Воспитанники вскакивали со скамей, выкрикивали оскорбления, грозили кулаками.
Председатель еле навел порядок.
Сильно выступил Илья Затаржевский, тоже старый член коммуны, выпускник. Раньше он был известный 'городушник', отличался тем, что был строгим блюстителем воровских законов. В Болшеве проявил себя как передовой производственник и оратор. Слушали его всегда с интересом.
- Припомнился мне один рассказ, - начал Затаржевский, - не помню автора. Змея попросила орла взять ее в поднебесье и показать землю с птичьего полета. Орел исполнил просьбу. Поднял он змею к облакам, а она в силу своего поганого рода, ужалила его там. Чем кончилось? Оба упали и разбились. Стерлин - та же змея, которую коммуна подняла на недосягаемую высоту, и вот на этой высоте она ужалила орла. Но только пусть запомнит: разобьется он один, мы выживем и рану залижем. Укус Стерлина хоть и ядовитый, но нас таким не свалишь.
Ему долго хлопал весь зал.
Запомнилось мне выступление Николая Груздева, бывшего 'шефа' коммуны 'Новые Горки'. С ним мы продолжали здесь дружить.
- Всякого, совершившего преступление, суд должен наказывать, это все мы хорошо знаем на своей шкуре. Но Ленин говорил, что с коммуниста спрашивать надо вдвое. Вот. И.так же с ответработников. Ихто считают сознательными, доверяют... Разве не ясно?
Поэтому я требую для Стерлина высшей меры! К стенке таких!
Опять с мест раздались возгласы: 'Правильно!
Шлепнуть его! Опозорил коммуну!'
Общее собрание вынесло решение: просить коллегию ОГПУ применить к Стерлину суровые меры наказания. С этим решением многие не согласились, и все кричали: 'Расстрелять его, гада!' Поднялся шум.
В заключение выступил управляющий коммуной Михаил Михайлович Кузнецов участник гражданской войны, коммунист, чекист-пограничник. Все знали, что у него больное сердце. Кузнецов пользовался не только доверием коллегии ОГПУ, но и большим авторитетом среди коммунаров. Все знали, что работает он не щадя здоровья.
- Должен вам сказать от чистого сердца, - глухо заговорил Кузнецов, и все заметили, что он очень бледен, волнуется. - Трудно было сидеть на таком собрании. Очень трудно. Вижу, вам дорога коммуна... вы все оказались на высоте. С таким коллективом мы все тяготы... они не страшны будут...
Вдруг Кузнецов схватился за сердце и совсем замолчал. Лицо его посерело, он схватился рукой за глаза, грузно осел на стул. Не подхвати его Василий Беспалов, управляющий коммуной мог бы повалиться на пол.
С общего собрания коммунары расходились медленно, в глубоком молчании. Несмотря на поздний час многие задержались на дорожке, ведущей из клуба в общежитие: всем хотелось увидеть Кузнецова или хотя бы узнать, как он себя чувствует.
- Лежит в кабинете у заведующего клубом, - сообщил кто-то. - Не может идти. Дядя Сережа лекарство дал.
Из гаража вызвали машину и Кузнецова отвезли домой.
...Года полтора спустя один из новичков, прибывших из Соловецкого лагеря, сообщил, что встречал там Стерлина: Стерлин отбывал на острове наказание'.
7 июня 1982 г.
'Опять Боба сократили. Куда же его сунуть? Попробовать в счетоводы? Но молсдец, хоть посещает все репетиции, играет. Про Боба Лешка Хавкин сказал, что 'балалайка у него и поет и разговаривает'.
Наш болшевский струнный оркестр усиленно готовился к Всесоюзному конкурсу, и, говорят, у них есть щансы быть замеченными. Играют они действительно здорово! Слушать - одно удовольствие'.
11 июня 1932 г.
'Удивил меня Боб. Вдруг заявил, что хочет обратно на обувную к своему станку фрезер-уреза. Надо же такое?! А я-то старался ему 'умственную' работу достать. Опять закапризничал, что ли? Я так и спросил его:
- Новый каприз?
- Больше не буду тебя теребить: два дня думал - точка.
Подумал, говорю спокойно:
- Хорошо. Но имей в виду, если еще раз передумаешь - отказываюсь и умываю руки.
Боб сразу повеселел. Я замечаю, что многие из 'бывших' (конечно, я воров имею в виду) - люди минуты, настроения, очень вспыльчивы и так же быстро из уныния впадают в радость, и йаоборот'.
17 июня 1932 г.
'Сегодня Боб разоткровенничался. Из четырнадцатого корпуса я уходил поздно, он пошел меня провожать и вот тут-то по дороге разоткровенничался, хотя я его не расспрашивал и даже не задавал наводящих вопросов.
Оказывается, решение вернуться на обувную фабрику принял после разговора с Наташей. Значит,
