встречаются и Наташа делает то, что я ей посоветовал. С какой вот только целью делает? Нравится ей Боб, и она имеет серьезные виды или просто, чтобы помочь парню не утонуть з стакане? А если у нее нет ничего серьезного, то как бы Боб потом еще хуже не раскис.
Вернусь к тому, что он мне рассказал.
- Высмеяла меня Наташка. Высмеяла. 'Ты что же, презираешь рабочий класс? Я вот рабочая, трикотажница. Может, плоха тебе?' Вот что загнула. Я ей, понятное дело: 'Ничего подобного. Из-за тебя. Чтобы приметила'. А она в глаза рассмеялась: 'Промахнулся. УЖ если в интеллигенцию полез - учиться в техникуме надо'. Понял? Все ей не так. 'Я, - говорю, - в оркестре играю'. Она тут согласилась, что этохорошо, но сказала, что теперь в самодеятельности рабочих полно.
- Верно, - перебил я Боба. - Профессию надо выбирать по душе.
- Попробую еще на фрезере-уреза. То, что я там оыл винтик, это верно, и одни и те же движения. Ну и плановиком не интересней: высчитывай да записывай, путайся с цифрами. Лучше уж на обувной.
На этом окончательно и порешили'.
18 июня 1932 г.
'Встретил Наташу, разговаривал. Не пойму я ее:
молчит и смеется. Ладно, сами разберутся. Но девчонка она, видно, с головой и с характером. Разговоров о том, чтобы трепалась с ребятами, о ней нет. Да и Боб говорил, что она не из таких.А то ведь у нас имеются некоторые - горе луковое, хуже ребят.
В прошлом Наташа воровкой была. Кажется, старший брат у нее побежал по этой дорожке, втянул в шайку. Сидела она в Таганке, еще потом где-то. У нас в Болшеве второй год, по всем признакам прижилась.
Видимо, Боб ей обо всем рассказывал, мне она все больше верит, хотя и не раскрывается',
5 июля 1932 г.
'До конкурса оркестров народных инструментов остались считанные деньки. Все остальное у струнников отступило на задний план. Боб 'взнуздал себя'.
III
На этом у меня в дневнике провал: потерялась очередная тетрадь. Дальнейшие события записываю по памяти.
Предстоящее выступление нашего струнного оркестра в Москве на Всесоюзном конкурсе взбудоражило всю коммуну. Заранее тщательно были проверены репродукторы в клубе, на фабриках, в общежитиях. Концерт слушали все воспитанники, радовались аплодисментам в далеком Зеленом театре Парка культуры имени Горького. Нам он очень понравился, у слушателей то и дело вырывались восклицания: 'Ну дают!'
'Жарь, ребята, жарь!' Мы-то были в восторге, а как оценит жюри?
В коммуну оркестр вернулся только к исходу дня; встречать его высыпало множество болельщиков, все нетерпеливо поглядывали на лесную дорогу, ведущую от Москвы. Наконец, запыленный красно-желтый автобус подкатил к четырнадцатому корпусу, его плотно окружили.
- Александр Сергеевич улыбается! - закричал кто-то, увидев за серым автобусным стеклом руководителя оркестра Чегодаева. - Значит, порядок!
В толпе я заметил Наташу Ключареву: на лице у нее было написано ожидание, радостная взволнованность.
'Пришла Боба встречать, - подумал я. - Хорошо'.
А вот и он спрыгнул - тоже возбужденный, веселый и стал шарить глазами по толпе.
- Как успех? - спросил я.
Он молча выставил большой палец правой руки - здорово, мол, - и бросился к сосне, под которой стояла Наташа, делавшая вид, что и не смотрит на него.
Чегодаева густо окружили, расспрашивали. Чаще всего задавали один вопрос:
- Какое место занял оркестр?
- Это будет известно после того, как закончится весь конкурс, спокойно отвечал Чегодаев.
Небольшого роста, щуплый, с черными, сильно тронутыми сединой висками, он сейчас казался крупным, представительным, видным отовсюду. Даже его скромный костюм - гимнастерка без красных форменных петлиц, синие бриджи, сапоги - выглядел по осооому внушительно. У нас Чегодаева все любили. Он оыл учеником знаменитого композитора и создателя оркестра народных инструментов в России Василия Васильевича Андреева, изумительно играл на балалайке, и когда он выступал в клубе, для нас всегда был праздник.
Потянулось ожидание, коммуна никак не могла успокоиться и теперь осаждала помощника руководителя оркестра Костю Карелина - студента Московской консерватории:
- Ну, кончился конкурс? Жюри распределило места?
Так его каждый раз встречали из Москвы, с занятии.
Не помню уже, сколько прошло дней, когда однажды за полночь, когда я уже собирался ложиться спать, в квартире у меня раздался телефонный звонок. Говорил Богословский:
- Только что Александр Сергеевич сообщил из Москвы: наш струнный оркестр занял второе место на конкурсе. Ему предложено в ближайшие дни выступить по Всесоюзному радио. Поздравляю вас, Василии Андреич, и от моего имени поздоавъте музыкантов.
Конечно, ребятам новость эту сообщить можно было и завтра утром, но я не выдержал, наспех оделся и побежал в четырнадцатый корпус. Здесь уже все спали. Я разбудил старосту оркестра Вернадского и сообщил ему новость. Пять минут спустя все оркестранты - кто одетый, кто и прямо в трусах. уже собрались в комнате репетиций. Я им передал слова Богословского, и они трижды прокричали: 'Ура! Ура! Ура!'
Угомониться они уже не могли и проговорили до рассвета. Разумеется, я был с ними в эту ночь и че выспался.
Зато как нас всех поздравляли на следующий день!
Торжествовала вся коммуна: знай наших!
* * *
В конце недели, уже после выступления нашего оркестра по Всесоюзному радио меня вызвал Богословский к сказал:
- Не хотите ль поехать в Крым?
Чего-чего, а такого вопроса я не ожидал. Едва переступил порог - и такая приятность.
- Охотно бы побывал. В Крыму я не был.
- Отлично. Час назад с Лубянки позвонил Островский... ну, знаете, конечно, начальник АХУ.ОГПУ, и сказал, что весь наш струнный оркестр премируют поездкой на месяц в санаторий им. Дзержинского в Кореизе, на берегу Черного моря, в бывший дворец князя Юсупова. Коллектив будете сопровождать вы и Александр Сергеич.
Вот это новость! Я опять бросился в четырнадцатый корпус.
Началась лихорадочная подготовка к отъезду в Крым. 'Струнники' захлопотали о гардеробе: всем непременно хотелось приобрести белые брюки, белые ботинки, белые рубашки 'апаш' - с короткими рукавами. Все это раздобыть в Москве и было поручено директору нашего коммукского кооператива.
Отъезжающие из всех сил 'вкалывали' на производстве, каждому хотелось заработать на поездку побольше карманных денег. Управляющий Кузнецов отдал бухгалтерии распоряжение не удерживать из получки 'струнников' деньги, отпущенные за курортную одежду: после рассчитаются.
В дальний вояж отправились с инструментом, заняли целый вагон. И Чегодаев и я тоже оделись 'по сезону'. Вид у всех был ке только праздничный, но и нарядный. Из Севастополя мы поехали автобусом.
Миновали Байдарские ворота, взяли круто в гору, взобрались на перевал и у всех дух захватило - море!
Гитарист Зудин, или в просторечии 'Зуда', вытаращил глаза, заорал:
- Эх... и водищи ж!
Вот и Кореиз: море, кипарисы, позади горы. Нам отвели отдельный дом с большой открытой верандой на море. Столовались мы в главном здании санатория - бывшем дворце князя Юсупова. Здесь была великолепная библиотека, читальня. Тот же Зуда как-то с улыбкой сказал:
- Думал ли его сиятельство, что в его дворце будут отдыхать бывшие жулики?
По вечерам наши ребята несколько раз давали концерты отдыхающим и, надо сказать, пользовались огромным успехом.
Нечего говорить, что целые дни мы проводили на море: купались, загорали. Любимым местом нашим был берег в Мисхоре против скульптуры Русалки - мы всегда к ней подплывали.
Конечно, устраивали экскурсии в примечательные места Крыма. В Алупке осмотрели бывший дворец князя Воронцова, теперь превращенный в музей, посетили Ласточкино гнездо, Ботанический сад,
