щеголял Гордеев, прошла по квартире в кабинет отца и застала Федотова роющимся в ящике стола, где хранились всевозможные бумаги.
— Ну и чего ты там потерял?
Михаил испуганно отдернул руки.
— Ничего, — виновато залепетал он. — Просто стало интересно.
— Странно. Мог бы меня из-под душа подождать, я бы тебе сама все показала. Так чего тебе там нужно? — Лена показала на ящик стола. — Постой, а откуда у тебя ключ? Он же был заперт, а ключ только у одной меня. Откуда?
— Лена, не пори ерунду, он же был открыт. Я только хотел…
— Нет, он был заперт, — она твердо стояла на своем. — И я это хорошо помню.
— Ну, подожди.
— Нет, это ты подожди. Мне кажется, это ты ерунду порешь, а не я. Или ты хочешь сказать, что у меня что-то с памятью, да? Зачем тебе это?
Михаил выставил вперед открытые ладони:
— Лена, подожди…
Громко запищал сигнал сотового телефона. Михаил запустил руку в карман, но, бросив на Лену быстрый взгляд, тут же передумал.
— Говоришь, аккумулятор сел? Объясни мне, что все это значит? Бери, бери, а то он будет еще час трезвонить.
Михаил извлек телефон и нажал кнопку выключения. Трель прекратилась.
— Я пойду, — сказал он. — Я заходил, потому что хотел тебя увидеть. Просто увидеть. Неужели не понятно? Ведь я люблю тебя, Лена! Люблю!
— О, боже! — Лена всплеснула руками. — Что это на тебя нашло? И почему в твоих признаниях столько плохо скрываемой фальши? Ты отвратительный актер, Миша.
— Я не актер! — Михаил приблизился к Лене и правой рукой обхватил ее за талию, силой прижал к себе, а левую запустил под махровый халат, принявшись судорожно мять упругую грудь.
— Отпусти! Отпусти меня! Слышишь? Я буду кричать!
— Кричи сколько влезет, мне плевать. Я пришел взять свое — и я возьму свое…
— Ты глухой? Отпусти сейчас же!
— Давай, кричи. Я люблю, когда ты кричишь. Это всегда придавало столько фантастического шарма нашим сексуальным безумствам. Надеюсь, ты их не забыла. Кричи!
— Последний раз говорю — отпусти!
— Нет!
Михаил поволок упрямое, сгруппировавшееся тело в спальню и бросил на кровать. Одна его рука, держа мертвой хваткой Лену за плечо, вжимала ее в мягкую поверхность. Другой он стал расстегивать брюки. Но тут взгляд его упал на подушку, где лежала утренняя записка от Гордеева. Взяв в руки, он с быстротой молнии пробежал написанное широко открытыми глазами, отпустив Лену и уже не обращая на нее никакого внимания.
— Даже так! — злобно бросил он, смял записку и сунул в свой карман. — Посмотрим еще, кто — кого.
Он застегнул брюки и решительно направился к выходу. Лена услышала, как в прихожей несколько раз повернулись замки, открылась и захлопнулась дверь. Она встала с кровати, дошла до телефона и, глотая слезы, стала набирать номер.
24
Случайный прохожий, петляя в Сокольниках между дворами, бросив мимолетный взгляд на это желтое здание, никогда не догадается, что перед ним «Матросская тишина». Да, да, та самая знаменитая, легендарная, почти мифическая тюряга. Не догадается, пока не заметит стальных решеток на темных окнах. А впрочем, кто сегодня не ставит на свои окна решетки? Сегодняшний городской житель совершенно добровольно и в трезвой памяти превращает свой дом в тюремные казематы. И не знаешь тогда, что и думать: то ли от внешнего мира прячется жилец, то ли он внешний мир оберегает от самого себя. Сколько ни тужься, никогда не отгадаешь. Сколько людей, столько и причин.
С этими мыслями Гордеев утопил кнопку звонка на зеленой металлической двери, отдающей свежей масляной краской. Открыл молодой охранник в сержантских погонах, сжимая рукоять «калашникова», и, как по инструкции положено, вопросительно уставился на посетителя. Гордеев молча протянул ему удостоверение члена Московской коллегии адвокатов, затем вошел в обширный зал и направился к окошечку.
Могучая бабища — дежурная, позвонив по внутреннему телефону, сказала:
— Ваш Проскурец в двести шестнадцатой, в ординаре. Только он на допросе.
— Надолго? — спросил Гордеев.
— Когда его повели? — переспросила дежурная в телефонную трубку. — Следователь прибыл минут сорок назад.
Это значит, что ждать придется часа два, не меньше. Омельченко — большой любитель язык чесать.
— Ну, будете ждать? — строго спросила дежурная.
— Придется, — вздохнул Гордеев, поглядев на часы. — Но я пока пройдусь.
— Как желаете, — без всякого интереса сказала дежурная.
На улице шел мелкий, противный дождь. Гордеев поднял воротник пиджака, засунул руки в карманы и пошел вдоль стены, обходя лужи и кучи мусора. Он старался держаться ближе к домам, где росли высокие тополя и не так обдавало холодными струями.
Забежав под крышу автобусной остановки, Гордеев вспомнил о выключенном мобильнике и решил позвонить Лене. Но как только он привел телефон в рабочее состояние, тот тут же требовательно заулюлюкал.
— Юра, — услышал он голос Лены, — ты где?
— Почти в тюрьме.
— Не понимаю… Где?
— У «Матросской тишины». Пришел навестить Проскурца.
— Приезжай ко мне!
— Подожди…
— Приезжай, потом все объясню. Я прошу тебя!
— Хорошо, хорошо, сейчас уже мчусь.
Поймав такси, Гордеев был в Крылатском уже через двадцать минут, а еще спустя пять в его объятия упала взволнованная Лена.
— Михаил… — лепетала она. — Он приходил сегодня… Он был не такой… С ним что-то случилось. Я не знаю что, но это будто был другой человек. Не Михаил. Понимаешь? Другой.
— Нет, не совсем. Во-первых, какой Михаил?
— Федотов. Из «Интерсвязи»…
— Да, да, да. Помню. Мне Виталий Федорович про него рассказывал. Ты говоришь, он был здесь? Сегодня?
— Да, — ответила Лена, глотая слезу. — И рылся в папиных документах. Я ничего не понимаю, Юра.
— Успокойся, пожалуйста. Я тем более ничего не понимаю. Что он хотел найти?
— Я не знаю.
Гордеев заметил, что Лена начала мелко дрожать, будто в комнате внезапно наступил собачий холод. Он нежно обнял ее за плечи. Любопытно, подумал он, каков характер отношений между этим Михаилом Федотовым и Леной? Хотя это и не касалось его настолько, чтобы задавать такие вопросы, но ведь Лена
