Наконец он уехал. Недели разлуки складывались в месяцы, но за себя они оба были спокойны: отношения нигде не афишировались. Она все чего-то ждала. И лишь однажды не выдержала, сорвалась, сошла с резьбы. Это был вечер, когда по телевизору показали фотографию мертвого – в этом она могла бы поклясться! – Вадима и попросили знакомых опознать погибшего при странных обстоятельствах журналиста.
Только назвав по телефону имя Вадима, Лиза поняла, что совершила непоправимую глупость. Она невольно обозначила себя. Она по-своему предала его! Господи, что она натворила! Будет ли ей когда- нибудь прощение?!
Сегодняшний телефонный звонок показал, что не будет...
Только московских прокуроров и следователей из уголовного розыска ей не хватало в эти последние необычайно тяжелые дни...
Операция «Дуся»
По коридору в распахнутом модном плаще, с засунутыми в карманы брюк руками, скользя глазами по дверным номерам, шел высокий мужчина примерно ее возраста. Лиза стояла с дымящейся сигаретой в руке у окна и наблюдала за ним. В его внешности, по ее мнению, не было ничего от «важняка» – она вспомнила, что люди этой профессии очень любят себя называть этим словом, так сказать, свой собственный сленг.
Вот он остановился возле ее двери. Прочитал надпись, вынул руку из кармана и вежливо постучал по филенке.
– Э-э... – произнесла Елизавета, поднимая руку с сигаретой и делая как бы приветственный жест. Она забыла, как зовут этого человека.
Он повернулся в ее сторону, разглядел на фоне солнечного окна и сделал жест, который мог бы означать: да-да, как же я вас сразу не признал! Подошел, протянул руку, представился. Она ответила, что он может для удобства звать ее просто Лизой. Он в ответ предложил именовать его Сашей, как все. Саней зовут близкие друзья, а Шурой – только жена. Это хорошо, все было сразу поставлено на свои места.
В коридоре появлялись люди. Некоторые здоровались с Лизой. Турецкий присел рядом с ней на подоконник и заслонился ладонью так, чтобы как можно меньше «отсвечивать». Это Лиза поняла сразу. Но вести его в редакцию, состоящую из двух арендованных комнат, где ютились пятеро штатных сотрудников, да плюс десяток договорных, да еще авторы, Лиза не хотела. Она и вообще-то не собиралась долго разговаривать. Согласилась для самой себя лишь с той целью, чтобы выяснить обстоятельства гибели Вадима. Выдавать его тайны она не собиралась.
Но первая же фраза этого Саши напрочь разрушила ее хлипкие построения. Он сказал:
– Чтобы сразу внести между нами ясность, Лиза, я скажу, что речь у нас с вами пойдет главным образом о документах Вадима.
Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки и попыталась показать, что эта реакция была у нее на сигарету, которой она нечаянно обожгла пальцы. Турецкий поверил, забрал у нее окурок, скомкал его в пальцах, несмотря на тлеющий огонь, и, потянувшись к полуоткрытой форточке, выщелкнул его наружу. Добавив по-мальчишески:
– Сейчас кому-нибудь на шляпу!
Она улыбнулась, но скованно, принужденно. Спросила:
– О каких документах вы говорите? И какое я к ним имею отношение?
– Лиза, в коридорах не дискутируют. А внизу, на лестничной площадке, стоит рыжеватый такой симпатяга и следит, чтоб нам с вами никто не помешал говорить, понимаете? Да, кстати, вы в курсе того, что вместе с Вадимом был застрелен американский консул в Москве? Я так полагаю, что стороны договаривались – о чем, я вам скажу позже, а вы либо подтвердите, либо начисто отметете мою версию. Но кто-то третий – впрочем, я и тут могу догадаться кто – принял свое решение, идущее вразрез с надеждами американца и желанием Вадима Кокорина. Вот все это, вместе взятое, да плюс то, что мне поручено Генеральной прокуратурой раскрыть это преступление – а за собой я уже тут, в Питере, обнаружил хвост, – все это, моя дорогая, дает мне право быть с вами предельно откровенным. Еще скажу, что ваше имя, слава богу, нигде не «засвечено». Даже очень близкий приятель Вадима, которого вы наверняка знаете, в смысле слышали о нем, когда ему перечисляли фамилии знакомых Кокорина, о вашей просто ничего не мог сказать. А у него, между прочим, тоже хранились кое-какие важные документы Вадима. Словом, давайте так. Я не желаю подвергать вашу жизнь опасности, а она рядом, даже иной раз ближе, чем мы предполагаем, поэтому сами придумайте и скажите, где мы можем встретиться и поговорить. Сделать это надо быстро, пока меня самого не засекли. Правда, у меня есть прикрытие, но тем не менее.
– Я, конечно... могла бы, – задумчиво проговорила Лиза. – Но никак не могу сосредоточиться... Не готова, понимаете?
– Вам и не надо ни к чему готовиться. Я буду спрашивать и слушать ваши ответы. Поймите меня, в тех бумагах, которые, по моим личным предположениям, спрятал у вас Вадим, заключается и тайна его смерти. И американца тоже. И кстати, отца Вадима – Игоря Красновского и еще многих хороших людей. И если мы не найдем способ сделать тайное явным, погибнет еще немало людей. Хороших в том числе. Можете мне поверить, я не первый десяток лет в прокуратуре и знаю, о чем говорю.
Пришла очередь улыбнуться и Лизе.
– Это у вас ничего получилось. Не первый десяток лет... а что, уже второй?
– Как вы догадались? – засмеялся он. – Точно, второй. Ибо первое мое дело по поводу убийства одного крупного деятеля было в восемьдесят втором году, значит, шестнадцать лет назад... А в прошлом году я раскручивал, кстати, убийство вашего вице-губернатора Михайлова.[1] Помните, которого расстреляли в машине? Так вот, мне удалось-таки в тот раз поймать обоих киллеров. Правда, один оказался женщиной. Вот какие случаются вещи... Ну ладно, это все беллетристика. Я жду ваших предложений.
Лиза отвернулась к окну, и Турецкому показалось вдруг, что она плачет. Он осторожно тронул ее за плечо:
– Я понимаю, вам очень тяжело. Но что поделаешь? Да, чтоб у вас не возникло подозрений, вот вам мое удостоверение, а вот – визитка. Только вы ею, пожалуйста, не размахивайте.
Она посмотрела удостоверение, а визитку сунула в карман.
– А почему не размахивать?
– Могут неправильно понять. Нет, если вы, к примеру, махнете ею перед носом вашего городского прокурора Семена Маркашина или там перед замом начальника угрозыска Витей Гоголевым – ради бога. А если вдруг перед каким-нибудь чекистом – ни-ни! Обрадуется, что вы такая доверчивая, и вам же голову свернет. Я не очень туманно выражаюсь?
– Ладно, – она словно построжела. – Вы наверняка знаете, где я живу.
– Естественно. Ваш звонок в Москву был очень неосторожным. Но мой друг Слава Грязнов, начальник МУРа, генерал милиции, сразу это понял и сделал так, чтоб этот факт нигде не фигурировал. Знаете почему?
– Интересно.
– А потому, что сейчас на всех друзей-приятелей Вадима начинается самая натуральная охота. Полагаю, что виной тому – упомянутые документы. Итак, улица Моховая, дом и квартира известны. Дальше?
– А что дальше? Приезжайте часам к восьми вечера. Напою чаем. Расскажу, что знаю. Но я знаю совсем немного.
– Это не очень хорошо, – задумчиво ответил Турецкий. – Целый день пропадает... А впрочем... Вам известно, где живет мать Вадима? Со вторым своим мужем.
– Нет. А что, разве она жива?
– Любопытно! Вадим что же, никогда не говорил вам о ней? Она живет здесь, в Питере. Только сменила фамилию Кокорина на мужнину.
– Так не говорят, – поморщилась Лиза. – На фамилию мужа.
– Верно. Значит, придется искать. Надо же ей хотя бы сообщить о гибели единственного сына.
– Действительно странно, столько лет его... знала, а он ни разу даже и не обмолвился.
– Скрытный был парень?
Она посмотрела с неодобрением:
