– Вам это тоже надо?
– Лиза, мне очень многое надо. Иначе... ни черта у нас с вами не получится.
– У нас с вами? – удивилась она.
– Извините, это я так. Значит, никак нельзя раньше?
– У вас просто завидная настойчивость. Ну хорошо, я сейчас должна буду подумать, прикинуть, раздать задания, а потом... Ну может быть... Но все равно не раньше двух!
– Отлично! Тогда я целую ваши ручки. – Турецкий поднялся с подоконника и приложил два пальца к виску. – К вашим услугам, мадам.
– Послушайте, Саша, – задержала она его. – Ответьте мне, если не трудно, на чисто литературный вопрос: это ваше нетерпение – оно заведомо профессиональное или, как бы это... мужское? Очень у вас вид возбужденный... взъерошенный, что ли. Как у кота... узревшего мышь.
Турецкий на миг задумался и рискнул сказать правду:
– Скорее всего, и то и другое. Но вам-то зачем?
– Чтобы знать, к чему быть готовой, – с некоторым вызовом ответила она и полезла в пачку за новой сигаретой.
– Готовьтесь к лучшему, – посоветовал он, поднося ей огонек зажигалки...
«Черт меня побери! – мысленно воскликнул он, сбегая вниз по лестнице. – Неужели я представляю интерес для женщин среднего возраста? А глаз-то у нее, надо заметить... да! Интересная женщина – неброская, даже чересчур неброская, но очень притягательная... Да нет, все это флирт, иначе говоря, игра в расслабуху. Как раз с нею-то и надо держать ухо востро... А удар оказался точно в десятку! Ай да Славка! Он ведь первый сказал...»
Леня внизу встретился с ним взглядом и отрицательно покачал головой.
– Я пойду пешком, а ты посмотри все-таки, – сказал Турецкий.
Опасения были напрасны, никто их не преследовал. Может, просто потеряли. А возможно, еще и не принимались...
По пути на Литейный Турецкий все размышлял: зачем он сказал Лизе, что мать Вадима сменила фамилию? Ведь этого же никто не знает. И Зотов ничего не говорил по этому поводу. А может быть, он просто интуитивно захотел облегчить Лизе задачу? Мол, сменила, откуда мне знать? Нет, не мог за столько лет Вадим хоть раз не обмолвиться о матери. И Лиза не могла его не спросить. Интересно, как она теперь выкрутится из этого положения...
Он вспомнил Кокорина лежащим в кресле. Потом мысленно поставил у того окна, где только что сидел, рядом с Лизой. Что-то не стыковалось. Но, с другой стороны, любовь – зла, и черт их всех разберет!.. К чему ей готовиться? Прежде всего придется говорить правду. И доставать из тайников спрятанные документы. В том, что они у нее, уже не было сомнений. Иначе она назначила бы встречу совсем в другом, самом нейтральном месте, а от опасных документов поторопилась бы немедленно избавиться. Оп! А если вдруг она именно на это и рассчитывает? Тогда нельзя терять ни минуты.
И снова они для отвода глаз покатались по городу. Только на этот раз на заднем сиденье рядом с Турецким сидел эксперт с набором отмычек. По пути на Моховую, возле малоприметного продуктового магазинчика, Турецкий попросил остановиться и, пригнувшись, проскочил в двери. Он взял бутылку коньяка, бутылку полусладкого вина и несколько нарезок – буженины, ветчины, рыбы, колбасы. В сумку же кинул и батон хлеба. Ужин себе он, во всяком случае, уже обеспечил.
Вообще-то говоря, смешно было ехать от Литейного до Моховой, ногами быстрее, но предусмотрительный Гоголев снова сделал замысловатый вираж и, пока ехали, сообщил, что Турецкому забронирован одноместный номер в гостинице «Октябрьская», что на Лиговке, он уже жил там, помнит. Утром к гостинице подойдет машина. Гоголев прекрасно понимал, что и разговор и чтение документов займут у Турецкого немало времени.
Пробежав узкий, словно сошедший со страниц романов Достоевского двор, они поднялись по слабоосвещенной лестнице на третий этаж. Турецкий на всякий случай, для страховки, позвонил, но никто не отозвался. И тогда к делу приступил мастер. Через минуту-другую, напутствуемый взмахом руки Гоголева, Турецкий вошел в прихожую, зажег свет и стал снимать плащ.
Дверь он закрыл, как и было положено, на два замка. Операция «Дуся» продолжалась.
Турецкий снял ботинки и надел свои тапочки. Затем прошел на чистенькую кухню, заглянул в пустой холодильник, присвистнул. После чего вывалил на стол свои продукты. Время подходило к двенадцати. Вскрыв одну из упаковок, он вытащил кусок колбасы, отломил от батона ломоть, сделал «гамбургер» и отправился смотреть комнаты. Никакого обыска он делать не собирался, в этом не было нужды. Он осмотрел полки с книгами, старинную мебель. Наконец устроился в кресле у окна, повернулся спиной к двери и включил телевизор. Начали передавать сводку новостей. Очень хорошо, самое время немного подремать.
Как она сказала? К чему быть готовой? К лучшему. Только к лучшему, уважаемая Елизавета Евдокимовна...
Турецкому понравилась эта женщина: что-то было в ней неординарное. Внешне тяжеловатая, по-русски ширококостная, она, вероятно, могла быть и по-своему грациозной. Жаль только, что должность явно давит ее. Ей бы не этот прямой темный балахон без особых выкрутасов, а как раз наоборот – что-нибудь воздушное, обтягивающее да каблук точеный, высокий, а не эти бутсы на платформе, вот тогда б и заиграло ее тело. И еще зря она пренебрегает макияжем. Ей бы очень даже следовало оттенить полные губы, реснички подкрасить, тогда глаза станут еще крупнее – они у нее красивые, как сливы. Высоколобая, скуластенькая – нет, есть в ней свой шарм! А голос! Но что же она такая отчужденно-мрачноватая? Может, траур? Или Лизавета обыкновенный синий чулок?
По следу с фотороботом
Капитан Саватеев получил от Грязнова специальное задание: катить в Шереметьево-2, отыскать там дежуривших в день убийства таможенников, пограничников и с ними поработать над фотороботом «официанта».
Вообще-то говоря, работка не для ленивых. Объем ее Николай представлял себе заранее и поэтому выпросил у Вячеслава Ивановича помощника. Вдвоем и уехали. Лейтенант Жигалов сидел рядом с водителем милицейского «жигуленка», а капитан, как старший, развалился на заднем сиденье. И оттуда инструктировал недавнего выпускника Высшей школы милиции.
– Значит, для начала запоминай, Гриша, нам нужны только те рейсы, которые уходили бы после четырнадцати тридцати.
– А откуда такая точность?
– Сам считай. Трупы обнаружены в два часа. Врачи установили, что со времени убийства прошел примерно час. То же подтверждает и американец охранник. «Официант», говорил он, появился где-то около часу дня. А теперь смотри: сколько времени убийце потребовалось бы, чтобы добраться из «Мегаполиса» до аэропорта? Середина дня, от транспорта не продохнуть. Получается, минут сорок, никак не меньше. Далее – так не бывает, чтоб все рассчитывалось по секундам. Должен иметься хоть небольшой люфт во времени. Час. Приехал около двух. Если регистрация объявлена, значит, накидываем еще минут тридцать. Посадка, рулежка, взлет. Вот я и говорю, отсчет надо вести от половины третьего. А кстати, в это время, по-моему, у них нет особого напряжения. Самое важное – найти людей из той смены. Лицо у этого киллера довольно запоминающееся. Как твое мнение?
– Полностью согласен, товарищ капитан.
– Закончим с таможней, перейдем к погранцам...
– А откуда вы, товарищ капитан, знаете, что он уходил через Шереметьево? А не через Домодедово? Или Быково? Или вообще не сел в поезд – и поминай, как звали!
– Ты думаешь, один такой умный? Это тебя по моему указанию к операции подключили, понял? А до тебя люди весь вчерашний день уже все, что могли, обшмонали. Этот фоторобот во всех линейных отделах обсудили, на автовокзале, в портах. А вчера, поздно уже, в Шереметьеве-2 один носильщик сказал, что определенно видел это лицо, но где и когда, не помнит. Да оно и понять можно: у него в течение дня сотни людей мелькают перед глазами, как упомнить. Но это уже для нас конкретное указание.
– Но если он не знает, где его видел, то как же...
– Видел-то он его в порту, а вот справа или слева или просто тот ошивался в зале, – это нам с тобой и
