– Ну что вы, что вы... – Елена Петровна замахала руками, – посидите еще. Сейчас угощу вас кофе. Я завариваю по своему рецепту. А Лева пока пусть позвонит родителям. Тоже волнуются за сына... Когда в Чечне воевал, мать, наверное, с ума сходила.
Выяснилось, что такие друзья у Олега есть. Двое живут в Москве, третий – за городом, во Владимирской области, не доезжая Петушков, воспетых Венедиктом Ерофеевым, моим любимым автором.
– Я поеду, – сказал я Олиным родителям, – позвоните мне обязательно. Вот мой номер по сотовой связи. Можете говорить все, что хотите. Надеюсь, нас не подслушают.
...Елена Петровна позвонила мне домой ночью по сотовому, когда я только-только наконец заснул после тяжелого разговора по телефону с Наташей. Это был нелегкий разговор. Она хотела, чтобы я сейчас же приехал к ней. Только что она разговаривала с Геной, на душе скребут кошки... Поинтересовалась, как дела у меня с Катей.
А я с Катей еще не разговаривал, я все еще не знал, что и как ей скажу. Пришлось соврать Наташе в первый и, дай Бог, в последний раз, что не могу разговаривать, мне должны позвонить. Очень важный звонок.
Про свое приобретение – сотовый телефон, я промолчал.
И вот Елена Петровна сняла с меня грех вранья.
– Они там, под Петушками! – всхлипывая, сообщила она. – Вы все правильно сказали. Лев Алексеевич только что звонил мне оттуда. Поехал, на ночь глядя, на машине и там их сразу нашел. Говорит, что их чуть не убили, когда они ехали от школы. Олечку хотели похитить, а Олега Григорьевича ранили... Он с трудом доехал до своих друзей, они его туда потом переправили, там их сейчас охраняют.
– Почему они вам не позвонили? – спросил я.
– Боялись, что подслушивают.
– Так оно и есть, – пробормотал я.
– Вы что-то сказали? – спросила Елена Петровна.
– Только то, что ваш городской номер наверняка прослушивается.
– Спасибо, что предупредили... Олечка теперь от него не отходит, отказывается ехать домой... Вы меня слышите?
– Очень хорошо слышу, – сказал я, чувствуя, как сползает тяжеленный камень с моей души. И заснул как убитый.
6
Утром мне позвонил Вадим.
– Разбудил? – спросил он озабоченно.
– Не то слово, – зевнул я. – Можешь перезвонить хотя бы через час?
– У тебя прием в консультации через полчаса, забыл?
– О черт! – я вскочил и стал лихорадочно собираться.
– Там и поговорим, – сказал я.
Бросив трубку, я остановился и замер, надев джинсы всего на одну ногу. Только что я снова слышал сквозь шорох этот специфический фон прослушивающей аппаратуры. Не раздумывая, набрал номер Вадима по сотовому, легко вспомнив его код.
– Ты? – удивился он. – Уже обзавелся? Поздравляю. А откуда ты знаешь мой код?
– Память хорошая, – сказал я. – Мама в детстве рыбкой кормила... Короче, все потом объясню, а сейчас очень спешу, штаны никак не надену... – я продолжал прыгать на одной ноге, пытаясь попасть другой в штанину. – Кажется, враги Баха приступили к зачистке территории. Открыли сезон охоты и выдают лицензии, понимаешь? Сафари, иначе говоря. Поэтому сиди сегодня дома и не высовывайся. Особенно после нашего недавнего разговора. Мы им только что рассказали все про наши сегодняшние планы. И время и место. Маршрут вычислить ничего не стоит, например твой. А ты мне пока что нужен. Причем живой.
– Тебя по-прежнему прослушивают? – поинтересовался он.
– Твой телефон тоже, – сказал я.
– Тогда зачем ты все это мне говоришь?
– Потому что твой сотовый они наверняка пока не могут слушать! – сказал я, теряя терпение. – Твой код еще кто-нибудь знает?
– Только родители, жена... И еще Генрих Афанасьевич – заведующий нашей консультацией.
– Ты когда собираешься выйти из дома? – спросил я, одолев наконец свои джинсы.
– Через пятнадцать минут, – сказал он растерянно.
– Ты меня понял, да? Сиди и не высовывайся. И, кроме меня, никому не открывай и никуда не выходи.
Я отключил телефон, быстро сунул его в карман куртки, натянул футболку, схватил пневматический пистолет, практически неотличимый от настоящего, и сунул его в карман. Потом прошел в ванную, плеснул воды из-под крана в лицо, бросил взгляд на себя в зеркало и, оставшись недовольным увиденным, поспешно выскочил из квартиры. На ходу подумал, что неплохо бы оставить какую-нибудь замету, чтобы потом понять – открывали дверь в мое отсутствие или нет... Но ничего – никакой щепки, нитки – на глаза не попалось, и я махнул рукой на эту затею.
Лифт я вызвал, но не стал его ждать. Быстро-быстро побежал вниз по ступенькам лестницы. Если там внизу кто-то меня ждет, то наверняка готовится встретить выходящим из кабины.
Добежать до первого этажа, прежде чем кабина доедет до моего, было, конечно, немыслимо. Рассчитывать, чтобы кто-то вместо меня сел в нее – тоже. Сейчас все на работе, дети либо на дачах, либо отсыпаются после учебного года.
И тем не менее я услышал, как наверху, на моем этаже, загремели двери – кто-то садился...
Теперь я уже не бежал, а летел, и ступени мелькали у меня перед глазами, как велосипедные спицы.
Я успел выскочить в вестибюль первого этажа, опередив спускавшуюся кабину. И сразу увидел их – двоих парней, спокойно куривших возле почтовых ящиков. Поскольку я появился совсем не с той стороны, как они ожидали, и с пистолетом в руке, они задергались, один бросился к выходу, другой сунул руку в карман...
Я резко приблизил к его носу свой ствол, раскровянив верхнюю губу.
Сзади щелкнула дверь лифта, и это на мгновение, не больше, отвлекло мое внимание.
Парень ударил меня по руке и одновременно, как его учили, рванулся бежать. Мой пневматический с грохотом упал на грязный кафель и развязал мне руки для дальнейших действий.
Дальше я работал в режиме запрограммированного автомата. Удар ногой в пах, потом выхватил из его кармана «пушку», затем перехватил его руку и резко заломил ее назад, так что он заорал от боли... Меня тоже кое-чему учили. И, в отличие от него, я не был двоечником.
И только потом я обернулся назад и увидел в дверях лифта соседку по лестничной площадке Елизавету Борисовну, обычно гулявшую в это время с внучкой. Она уже вывезла коляску с ребенком из кабины, а теперь растерянно старалась затолкать ее обратно. Я увидел ее расширенные глаза.
– Ему же больно! – крикнула она, похоже, готовая прийти на помощь моему противнику. – Что вы делаете?
Я не знал, что и делать: помочь, как обычно, ей с коляской я не мог, притом я не знал, куда подевался соратник моего пленника. В любую минуту он мог вернуться назад и поинтересоваться происходящим.
Парень, которого я держал, глухо стонал, пытаясь выругаться, чего я не мог ему позволить в присутствии пожилой дамы, да еще с младенцем. И потому заламывал его руку все сильнее, чтобы боль вызывала в нем утробное мычание и гасила способность к сильным выражениям.
– Все в порядке, – сказал я соседке. – Не торопитесь. Я его держу, а вы попробуйте передать мне мой пистолет... Просто толкните его ко мне ногой. А потом поднимитесь к себе и вызовите милицию по телефону.
Она боязливо кивнула, сделала все, как я сказал, даже больше того, поскольку вложила мне пистолет в свободную руку.
Теперь я мог несколько перевести дух, перенести нашу с ним дислокацию в угол вестибюля, чтобы его дружку пришлось нас немного поискать, если он вздумает вернуться. Я мог бы при желании даже закурить, но, все еще оставаясь в душе следователем, я сперва должен был предложить сигарету подследственному,
