– Если короче, то схватились две могущественные финансово-промышленные группировки, два спрута. За очередной передел собственности. На кону миллиарды долларов. Может, десятки, может, сотни. И затянули в эту схватку всех нас. Кто они, могу только догадываться и предполагать. Знать не знаю, да и, если честно, знать не желаю.
– Все куда сложнее, – сказал я. – Знаешь ты много, да не все. Бах лишь одно из действующих лиц, одна из фигур, скажем, конь или слон, но далеко не ферзь, понимаешь? Лекарский и того меньше – пешка, которой в любой момент могут пожертвовать. Не говоря уже о нас с тобой. Это все очень серьезно, старичок. И в ферзи нам лучше не соваться. Это тебе понятно?
– Смутно, – признался Вадим. – Уж не хочешь ли ты сказать, что есть всемогущие люди, которые опустились до того, чтобы, использовав парочку насильников, вывести из игры коня по имени Бах, разрушив его репутацию? Смешно, Юра, это не тот уровень.
– Сначала дослушай. Существует еще третья сторона, о которой мне поведал Лекарский – наш тайный агент. Есть некий заокеанский банк, который хочет поучаствовать в этом конкурсе со своими огромными капиталами, только не знает, с кем для этого ему соединиться, и пока выбирает между группой Соковнина и группой Баха... А для них деловая и моральная репутация кое-что значит... Понял теперь? В то же время возможности у Соковнина – большие. На уровне ФСБ или ЦРУ, уж не знаю.
Вадим усмехнулся, глядя на меня.
– Я что-то не так сказал? – спросил я.
– Просто у тебя сейчас был очень важный вид, – сказал он. – Будто ты всем этим ворочаешь... Лучше я расскажу тебе одну историю, для разрядки. Приходил ко мне на консультацию один тип и напрямик спросил: а правда ли, что адвокаты все евреи? Когда я его успокоил на этот счет...
– Неужели ты снял штаны, – удивился я, – и продемонстрировал факт своего обрезания?
– Я показал ему паспорт, потом свой профиль. И только после этого он успокоился.
– Если меня спросят то же самое, я покажу кое-что другое, – заявил я.
– Старик, я не мент, я адвокат, – холодно заявил Вадим. – Я в любом случае должен убедить клиента, что он может мне доверять... Короче, – продолжал Вадим, убедившись, что я спокойно проглотил оплеуху, – он сказал, что хочет составить исковое заявление против Тима Гульдимана, швейцарского дипломата от ОБСЕ, работающего в Чечне, как против агента ЦРУ, служащего полковником в этой подрывной организации. Может быть, он все-таки генерал, спросил я. Нет, генерала ему пообещали, если он отделит Северный Кавказ от России, сказал этот клиент серьезно. Вы прочитали это в его агентурном задании, спросил я. Нет, оказывается, он это прочитал в одной нашей газете. Которую ни ты, ни я, ни наши знакомые не читают. В общем, я сказал, что не берусь за это дело, ибо знаю совершенно точно: в ЦРУ нет полковников. Как нет генералов, лейтенантов и прапорщиков. Это гражданская организация, и во главе ее стоит директор. Ну как у нас директор столовой или банно-прачечного комбината. Он обиделся и снова подозрительно посмотрел на мой нос, как бы проверяя себя. Я написал записку в нашу канцелярию, чтобы ему вернули деньги за прием, и сказал: это все, что я могу для вас сделать.
– Вряд ли это излечит его от неизлечимой болезни, – пожал я плечами. – Таким как раз нужна хорошая встряска. Надо было тебе все-таки взяться за это дело. Чтобы его на суде ткнули носом в то самое, откуда он не может выбраться. Да и не собирается. И заставили бы заплатить за издержки судопроизводства. Это произвело бы на него впечатление.
– С дураками в России всегда было хорошо, – философски заметил Вадим, – поэтому плохо со всем остальным. Включая дороги.
– Однако вернемся к нашим баранам, то бишь клиентам, – сказал я. – Когда Вячеслав Иванович дал мне сотовый, Бах узнал об этом практически сразу... Его оппоненты слушают нас прямо с телефонной станции. Мы в заведомо проигранной позиции, Вадик. Мы не можем общаться друг с другом и с нашими людьми. Давай подумаем, как с этим быть.
– А что мы вообще можем? – спросил он.
– Да ничего, – сказал я. – Кто мы? Небольшая горстка порядочных людей. Ну еще добавь сюда Турецкого, Грязнова, мою Наташу...
– Все-таки ее зовут Наташа? – спросил Вадим, подозрительно глядя на меня.
– Все претензии к Турецкому, – сказал я. – Это он постарался. Привел мне самую привлекательную девушку, какая есть в правоохранительных органах, чтобы мне сразу потерять голову. И чтобы смена моих кадров выглядела как нельзя естественней.
– С тобой все понятно, – печально сказал Вадим. – Александр Борисович явно переоценил твою морально-нравственную устойчивость. Хоть познакомь. Вдруг и я пересмотрю свои взгляды на семейные устои... А все-таки Катю жалко.
Я помахал пальцем перед его носом.
– Утешится на своих презентациях, – сказал я. – Там эти утешители выстроились в очередь. Так что не дави на меня, Вадик.
– Ладно, на кого еще мы можем рассчитывать?
– Этих тебе мало? – поинтересовался я. – Тогда на Волоху, имеющего три судимости, но готового пахать, чтобы отомстить за своего друга Леху. На Олега Григорьевича, охранника Оли Ребровой, хотя он сейчас тяжело ранен... Нас не так уж мало, если вдуматься.
Вадим посмотрел на часы.
– Вот и пообедали, – сказал он, похлопав себя по животу.
Я понял этот жест, как приглашение покинуть его гостеприимный кабинет и сходить в ближайшую закусочную возле метро, поскольку он достал из кейса небольшой термос и какой-то промасленный сверток. «Тормозок» для адвоката, так это называется. Вадик сразу ушел в себя, то бишь стал уплетать за обе щеки, как если бы меня здесь уже не было. Дружба дружбой, а бутерброды с карбонатом врозь. Обидно...
Я уже поднялся с места, как раздался телефонный звонок. Вадим поднял трубку и перестал жевать, слушая.
– Это тебя... – сказал он, с удивлением протягивая мне трубку.
– Я никому не давал твой телефон, – объяснил я.
– А в этом нет необходимости, – произнес незнакомый мужской голос в трубке. – Мы и так всегда знаем, где ты торчишь. Короче, твоя подруга сейчас у нас. Выкладываешь сто тысяч баксов, и она у тебя в койке. А пока мы ее не трогаем, хотя ребятам уже не терпится и мне все труднее их удерживать...
– Но у меня столько нет, – пролепетал я, подумав сначала, что он говорит о Наташе, потом только сообразил, что речь идет о Кате.
– Завел такую классную телку, значит, будь готов за все платить, – нравоучительно сказал тот же голос. – Хорошо, можешь отдавать по частям. И мы ее тоже будем возвращать частями. Сначала ухо, потом левую ногу, потом правую руку... Согласен?
– А как мне с вами связаться? – спросил я, показав рукой Вадиму на другой телефон, который стоял у него на столе.
– Решил потянуть время? – хмыкнул абонент. – И определить наш номер? Бесполезное дело, скажу сразу. А любая такая попытка будет сразу нами засечена и в корне пресечена.
– Но я могу хотя бы с ней поговорить, чтобы убедиться, что ты не врешь? – спросил я, косясь на Вадима, который дрожащими пальцами бестолково набирал то один номер, то другой.
– А это – пожалуйста! Сейчас подойдет...
– Звони Турецкому! – сказал я, прикрыв микрофон ладонью.
Бедный Вадик только со второго раза набрал номер Александра Борисовича.
– Юра... – услышал я голос Кати в трубке, – прости, я сама виновата... Хотела тебе отомстить... Вчера после презентации поехала с одним молодым человеком, он сказал, что меня проводит домой, а сам...
– Полегче! – грубо прервал ее тот же голос. – Я же сказал, ничего лишнего!
Похоже, он вырвал у нее трубку. Мне показалось, что слышу ее отдаленный плач.
– Ну ты понял, да? Убедился теперь? Что молчишь? В зобу дыханье сперло?
– Да, убедился, – с трудом выговорил я. – Все понял.
– Завтра я перезвоню. В это же время. В тринадцать тридцать две. У тебя двадцать четыре часа. Найду тебя сам, где бы ты ни был. И не вздумай обращаться за помощью к своим ментам! Я узнаю, прежде чем ты об этом подумаешь! Это тоже понял?
