– Да, на четвертый сезон. Первые три я была с ним, а потом родилась Катька, мне пришлось сидеть дома.
– Сейчас снова встал вопрос о разработке Имангды. Но отчетов Игоря в архивах экспедиции нет. Их потеряли.
– Как – потеряли?! – изумилась она. – Как это можно потерять? Это же бесценные документы!
– Их изъяли из архива экспедиции во время следствия, а из материалов уголовного дела они исчезли.
– Вот сволочи! Извините, но я не знаю более точного слова. Потеряли! Это же четыре его полевых сезона! Жутких! В одиночку! Без рации, без связи! В середине третьего сезона он руку сломал. Упал с осыпи. Я чуть с ума не сошла. Открытый перелом, а врач – только в Норильске, в ста двадцати километрах. Я его умоляла: бросай, поедем в город. Нет, и все. Слава Богу, обошлось без заражения. Рука, правда, криво срослась. Левая, чуть выше запястья. Потеряли! Лучше бы они свои куриные мозги потеряли. Никто бы этого даже и не заметил. Такое, по-моему, только у нас в России может быть. Ну что за Богом проклятая страна…
Турецкий подождал, пока она успокоится. Спросил:
– Он не делал копий описания своих маршрутов?
– Делал. Как знал.
– Эти копии сохранились?
– Нет. Их забрали при обыске. Вместе с экземплярами его «Карающей психиатрии», выпусками «Хроники текущих событий», документами Хельсинкской группы. Когда началась перестройка, я попыталась получить его архивы в «большом доме» – в КГБ, на Литейном. Ответили официально: уничтожены в связи с истечением срока хранения. Соврали, наверное?
Турецкий пожал плечами.
– Может, соврали. А может, и в самом деле уничтожили. Потому что если им все хранить – еще три таких же «больших дома» нужно было отстроить.
– Так все и пропало. Ни одного письма не осталось, ни одной фотографии. Только несколько штук норильских, и то потому, что они у моей матери были, я из Норильска ей посылала. Сейчас покажу…
Ольга Николаевна вышла из кухни, через две минуты вернулась с несколькими черно-белыми любительскими снимками.
– Это на Имангде, в наш первый полевой сезон. Весна семьдесят первого года… Поселок буровиков. Законсервированный. Домов пятьдесят – и все пустые. Первое время жутковатое ощущение было. Чуть скрипнет где-нибудь от ветра крыша – в дрожь бросает. В тундре знаете что самое страшное? Не медведя встретить – человека. Это наш гидрогеохимический отряд – Мартыныч снимал, радист…
– Это Щукин? – указал Турецкий на знакомую фигуру.
– Да, Андрей Павлович… Это наш рабочий-коллектор. А это я, такая вот пигалица была.
– А это кто? – спросил Турецкий, показывая на высокого молодого человека в энцефалитке.
– Как – кто? Это и есть Игорь.
Турецкий взял в руки снимок и внимательно рассмотрел его.
– Вас узнаю. Щукина узнаю. А его… Неужели человек мог так измениться? Хотя почти четверть века прошло…
Он достал из кармана конверт с цветными снимками Никитина и сравнил – ни малейшего сходства.
– Кто этот человек? – заинтересовалась Ольга Николаевна.
– Игорь Никитин. Снято этим летом.
Она недоверчиво посмотрела на Турецкого.
– Да что вы! Никакой это не Никитин. Совсем не похож. Разве что такой же седой.
– Вы в этом уверены? – осторожно спросил Турецкий.
– Абсолютно! Неужели вы думаете, что я бы его не узнала? Даже и через пятьдесят лет! Минутку. – Ольга Николаевна открыла дверь кухни: – Катюша! Принеси мне письмо отца, оно где-то у тебя в комнате.
Взяла из рук дочери большой белый конверт с разноцветными марками, вынула из него четыре цветные фотографии. Все снимки были сделаны возле буровой, торчавшей посреди плоскогорья. Два общим планом: какой-то человек в куртке с короткими рукавами и шортах выпрыгивает из легкого вертолета с прозрачной кабиной, на другом – разговаривает с чернокожими рабочими в защитных касках. Два снимка крупным планом: тот же человек в пробковом тропическом шлеме и он же – с непокрытой головой: короткие совершенно седые волосы, сильно загорелая нижняя часть лица и бледный лоб. «Из-за того, что он почти всегда в шлеме», – понял Турецкий. Мешки под глазами, заметно одутловатое лицо, спокойный усталый взгляд.
Турецкий положил этот снимок рядом с фотографиями, сделанными людьми Пономарева. Сомнений не было: совершенно разные люди. Сходство единственное – оба седые. И все.
Ольга Николаевна с тревогой наблюдала за ним. Турецкий постарался придать своему лицу беспечный вид.
– Ерунда какая-то, – проговорил он. – Все перепутали. Я из газеты «Новая Россия». Вот мое удостоверение… Мы хотели дать интервью с Никитиным, когда он приедет в Москву. Насчет Имангды. Как хорошо, что я вас увидел. А то лажанулись бы! В истории журналистики был такой знаменитый казус. В типографии перепутали клише, подпись под снимком была: «Генерал де Голль принимает парад французского легиона». А на фото – чабан со стадом баранов. Оглушительный был скандал. А вот другой случай. Молодой журналист из ведомственной многотиражки Клайпедского пароходства ввел в очерк, как мы
