именно поэтому рассчитывали упредить противника с нанесением удара (понимая под ним удар именно главных сил, а не только войск армий прикрытия). Напомним здесь ещё одно известное признание Г.К.Жукова: 'Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стратегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М.Шапошников, К.А.Мерецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с целью нанесения сокрушительных рассекающих ударов'{119}.
Высказанные нами соображения, разумеется, также не могут претендовать на статус бесспорной истины. Но их следует принять во внимание, чтобы получившая распространение в новейшей литературе интерпретация не закрепилась в историографии как единственно возможная. Вопрос, на наш взгляд, остаётся дискуссионным, и разрешить его окончательно можно только с привлечением дополнительных источников. В то же время ряд исследователей например, В.А.Анфилов, М.А.Гареев, Ю.А.Горьков{120}, П.Н.Бобылёв, - не принимая точки зрения и выводов сторонников 'ревизионистской' концепции, согласились рассматривать майский вариант оперативного плана как план упреждающего удара, понимая под ним предложение открыть военные действия, 'развязать войну с Германией'{121}. Аргументом в данном случае являются свидетельства историков В.А.Анфилова и Н.А.Светлишина, согласно которым Г.К.Жуков в частных беседах с ними признал факт сделанного Генштабом предложения нанести 'упреждающий удар', реакция на которое И.В.Сталина была резко отрицательной{122}. Эта версия получила распространение в новейшей литературе. Так, Н.М.Раманичев, рассматривая 'Соображения...' как предложение нанести упреждающий удар и основываясь на рассказе В.А.Анфилова, рассуждает следующим образом: прежде чем представить документ И.В.Сталину, С.К.Тимошенко и Г.К.Жуков 'решили проверить его реакцию на идею упреждающего удара'; поскольку реакция была отрицательной, ясно, что самого документа Сталин не видел{123}. И всё же отметим, что такого рода свидетельства не могут играть роль решающего доказательства. Тем более, что сообщаемая В.А.Анфиловым (также со слов Г.К.Жукова) информация о содержании оперативно- стратегических игр на картах в январе 1941 г., содержащаяся на соседних страницах его монографии, оказалась, как мы видели, не вполне соответствующей действительности{124}.
Отметим, что свидетельства историков о сделанном им Г.К.Жуковым признании появились уже после выхода книги В.Суворова 'Ледокол' в период острой дискуссии по поводу содержащихся в ней утверждений и ис-пользовались непосредственно с целью их опровержения. В опубликованном же наследии Г.К.Жукова не содержится ничего похожего. В то же время маршал письменно засвидетельствовал (выше цитировалось одно из таких признаний), что Генштаб исходил из того, что главные силы сторон вступят в сражение только через несколько суток после начала войны ( 'Ни Комиссариат обороны, ни я сам, ни мои предшественники - Б.М.Шапошников и К.А.Мерецков, ни Генштаб не думали, что противнику удастся сосредоточить такую массу... сил и задействовать их в первый же день...'). Руководство Красной Армии не смогло заранее оценить 'ударную мощь немецкой армии... Это был основной фактор, предопределивший наши потери в начальный период войны'{125}.
П.Н.Бобылёв в статье 'К какой войне готовился генеральный штаб РККА в 1941 году?' приводит одно из высказываний А.М.Василевского, считая, по-видимому, что тот имел в виду нанесение упреждающего удара: 'Доказательств того, что Германия изготовилась для военного нападения на нашу страну, имелось достаточно - в наш век их скрыть трудно. Опасения, что на Западе поднимется шум по поводу якобы агрессивных устремлениях СССР, нужно было отбросить. Мы подошли волей обстоятельств, не зависящих от нас, к рубикону войны, и нужно было твердо сделать шаг вперед'{126}. Однако А.М.Василевский говорил о необходимости своевременного приведения войск в полную боевую готовность, проведения мобилизации, осуждая И.В.Сталина за то, что он этого вовремя не сделал. Если рассматривать слова Василевского, не вырывая их из контекста, то понимать их следует именно так{127}.
М.А.Гареев пишет: 'Судя по всем имеющимся данным и совершившимся событиям, Сталин такой вариант (нанесение упреждающего удара - Ю.Н.) в принципе не исключал. Он многое для этого готовил, ...но полагал, что к такому способу действий можно будет прибегнуть не ранее 1942 г., так как в 1941 г. армия к этому не была готова'{128}. Что это за 'данные' и 'совершившиеся события', М.А.Гареев, к сожалению, не объясняет. Но последнее утверждение - о неготовности Красной Армии к подобного рода действиям летом 1941 года - получает в его работе некоторое обоснование. 'Совершенно очевидно, - делает вывод М.А.Гареев, - что план действий, изложенный в докладной от 15 мая 1941 г., если бы даже был утвержден, ни при каких обстоятельствах не мог быть реализован на практике'{129}.
Характерно, что до издания в России книг В.Суворова историки не видели оснований рассматривать 'Соображения...' как предложение открыть военные действия. Д.А.Волкогонов, например, цитируя 'Соображения...', сопроводил их следующим комментарием: 'Генштаб и ГУПП полагали, что оборона может быть лишь кратковременной: войска готовились наступать. Отразить нападение и наступать...'{130} А.Г.Хорьков, чья книга 'Грозовой июнь' появилась в печати в 1991 г., используя выражение 'упреждающий удар', понимал его как 'ответный удар', соответствующий представлениям советской военной науке того времени о начальном периоде войны. 'Исходные расчеты советского руководства, - писал он, - основывались на предположении, что обе стороны, вступающие в войну, введут в начальные сражения лишь часть заранее развернутых сил, а главные силы в это время будут завершать мобилизацию и продолжать сосредоточение под прикрытием войск первого стратегического эшелона. В имевшихся планах решающим моментом (...) являлось принципиальное решение вопроса: какого варианта с началом войны (подчеркнуто мной - Ю.Н.) придерживаться - либо первым осуществить наступление на противника, т.е. нанести упреждающий удар, или вначале отразить его удар, а затем перейти в решительное наступление'{131}. И позже отдельные ученые - в частности, доктор военно-морских наук Ю.С.Солнышков - не видели в тексте майских 'Соображений...' предложения 'нанести удар в 1941 г.'{132}К сожалению, голос тех исследователей, кто не торопился признавать 'Соображения...' планом 'упреждающего удара', в соответствии с которым советско-германская война должна была быть развязана Советским Союзом, звучал недостаточно громко.
Выше уже говорилось, что документы оперативного планирования, кроме варианта от 18 сентября, не имеют каких-либо подписей или отметок, по которым можно судить об отношении к ним со стороны высшего руководства. Поэтому сторонники воспринимать 'Соображения...' как директивный документ, в частности, М.И.Мельтюхов, пытаются доказать, что в соответствии с ним проводились конкретные организационные мероприятия, а это, по их мнению, было бы невозможно, если бы документ не был одобрен на самом верху {133}. Кроме того, было обращено внимание на содержащееся в так называемом 'Неопубликованном интервью' А.М.Василевского указание на тот факт, что отсутствие подписей под 'Соображениями...' не означаело отклонение их руководством: 'Все стратегические решения высшего военного командования, сообщал А.М.Василевский, - на которых строился оперативный план, как полагали работники Оперативного управления, были утверждены Советским правительством. Лично я приходил к этой мысли потому, что вместе с другим заместителем начальника Оперативного управления тов. Анисовым в 1940 году дважды сопровождал, имея при себе оперативный план вооруженных сил, заместителя начальника Генштаба тов. Ватутина в Кремль, где этот план должен был докладываться наркомом обороны и начальником Генштаба И.В.Сталину... Никаких отметок в плане или указаний в дальнейшем о каких-либо поправках к нему в результате его рассмотрения мы не получили. Не было на плане и никаких виз, которые говорили бы о том, что план был принят или отвергнут, хотя продолжавшиеся работы над ним свидетельствовали о том, что, по-видимому, он получил одобрение'{134}. Косвенное свидетельство правоты Василевского содержится непосредственно в тексте документа от 15 мая: пункт VII гласит: 'Задачи Военно- морскому флоту поставлены согласно ранее утвержденных Вами моих докладов'{135} - таким образом, составители прямо указывают, что предшествующие этому варианту 'Соображения' получили одобрение И.В.Сталина.
Тем не менее, большинство исследователей пришло к выводу, что 'Соображения...' от 15 мая 1941 г. были отклонены руководством{136}. О.В.Вишлёв приводит в этой связи сообщения германской разведки, полученные в Берлине в июне 1941, свидетельствующие о негативной реакции Сталина на проект{137}. Некоторые исследователи ставят под сомнение даже сам факт того, что эти 'Соображения...' были доложены Сталину{138}. Однако, как справедливо заметил П.Н.Бобылёв, научные проблемы не решаются
