Впервые поднялись в воздух, не дожидаясь утра. К счастью, мегадеревья находились в сторонке, «Таргитай» взмыл, как буек, не рискуя зацепиться за исполинские ветви. Буквально оттеснив Морозова и команду, за десятерых работали десантники Дмитрий и Саша. И так здоровые, выносливые, а тут еще эта чума или чумка, минуя их, набросилась на слабаков, которым и так достается от всего на свете…
Вверху воздушный поток подхватил шар, потащил. Гондола сперва раскачивалась, потом замерла в неподвижности, словно впаянная в этот огромный воздушный поток. Однако внизу все так же плыли огоньки, поблескивающие зеркала рек, озер, где отражается луна, перемещались огромные пространства темной земли.
Енисеев встал рядом с Морозовым, в его руках появилась длинная подзорная труба. Внизу слева начал выдвигаться в поле зрения большой белесый круг. В центре круга высилась пожарно-красная гора с четко очерченными ребрами. Возле этой палатки виднеется приземистый автомобиль с зажженными фарами…
Морозов люто сопел рядом. Огромное истоптанное плато, раздавленный, уже умирающий лес, горы свежесломанных веток мегадеревьев, ручьи сока… Огромный выжженный круг – ядерный реактор взорвался, что ли? Нет, всего лишь костер, а вокруг обгоревшая земля, деревья…
Отдыхают Старшие Братья, горько подумал Енисеев. На той территории, что уничтожили за ночь, разместилось бы средней величины государство. Динозавры, вымирающие динозавры… Природа облегченно вздохнет, когда они…
Он вздрогнул, повел ладонью по лбу. «Они»? А кто «мы»? Еще одна нелегкая проблема будущего: взаимоотношения между Большим и Малым Мирами. Взаимные обвинения, упреки. Хотя в чем можно обвинить жителя Малого Мира? А вот великанов…
Освещенное пятно уплывало назад, исчезло. Морозов поднял «Таргитая» в верхний слой муссонного ветра. Там воздушный поток несется намного быстрее. «Таргитай» словно бы перепрыгнул из пассажирского поезда в курьерский.
За спиной Енисеева послышались шаги. Но не те шаги, которые он привык слышать в Большом Мире: нечто шлепающее, шаркающее и бухающее, здесь в спину как бы слегка пахнуло теплом – истончившаяся шкура ловит изменения в одну сотую градуса, а обонянию хватает одной– двух молекул запаха, чтобы догадаться, кто подходит со спины.
Дмитрий остановился в двух шагах, перегнулся в поясе над перилами. Глаза бесцельно шарили внизу, Енисеев ожидал, что пройдется насчет того, как хорошо поплевывать сверху на президентов, но десантник вдруг сказал озабоченно:
– Что-то Саша сильно похудела. А эскулап говорит, что здорова.
– Да и ты не толстеешь, – заметил Енисеев.
– Ну, что я, – сказал Дмитрий с удовольствием. – На мне нарастет. А она – женщина. Я же солдат старых правил: женщин нужно охранять и беречь. Несмотря на равноправие, они нам не… Как говорили наши деды: паук не скотина, женщина не человек.
– Не человек, а насекомое, – заметил Енисеев. – А насекомый – звучит горже!
Он сам замечал, что Саша в самом деле похудела больше других. Суставы выступают остро, живот впал, отчего грудь торчит просто вызывающе. Из-за того, что низ живота почти прилип к спине, остро и жалобно торчат кости бедер, а внизу выпячивается кость, от которой Енисеев всегда поспешно отводил глаза. Комбинезон плотно обтягивает ее фигуру, и лобок выпячивается просто вызывающе. Хотя они даже в полете изнуряли себя работой, Енисеев ловил себя на том, что украдкой посматривает, как она ходит, двигается, с какой грацией садится. А когда из тени выходит под солнечные лучи, в крови у него всякий раз начиналось жжение, перед глазами быстро и хаотично начинали возникать сладостные картины, от которых он краснел, хмурился, поспешно нырял в тень.
– Это ее не портит, – сказал он наконец.
– Еще как не портит, – согласился Дмитрий. – Просто… она меняется быстрее других.
Утром проснулись от рези в глазах. Солнце слепило через тонкую пленку век, глаза нагрелись. Енисеев инстинктивно закрыл ладонями глаза, но прямые лучи проникали даже сквозь ладони. Он поспешно отвернулся, перед глазами плавали темные пятна. Не ослепнуть бы… Веки скоро отомрут, все равно не защита, сквозь них видно почти так же. А от пыли защищать не надо, не случайно глаза у всех насекомых, пауков, сороконожек без век…
Он попытался себе представить человека, который придет через два-три поколения. Получилось такое удивительное чудовище, что он проснулся окончательно.
Сквозь иллюминатор в полу видно было, как далеко внизу тянется поле кучевых облаков, а темно- зеленая поверхность проглядывает лишь в разрывы, похожие на разломы. Весь экипаж, сохраняя тепло, находился здесь же, в задраенной гондоле. Все кучились по двое-трое возле иллюминаторов, на их лица падал отсвет дневного света.
Енисеев украдкой шарил по ним взглядом. Сейчас, когда все в сборе, а делать, по сути, нечего, к нему снова вернулись тягостные мысли о противнике, который испортил рацию, поджег шар.
Кто из них враг? Загорелые, дружелюбные, всегда готовые помочь Забелин и Чернов? Великий физико- химик и не менее великий кулинар Хомяков? Беспомощная красавица Цветкова? Мягкий самоотверженный Овсяненко? Железный Морозов? Остаются Алексеевский и Фетисова, которым он верит как себе, и два ксеркса, которым, как себе, верят десантники… Кто? Буся и Кузя?
Вяло позавтракали, Морозов велел усилить подачу подогретого воздуха сюда, вниз, и едва горячая струя ворвалась в помещение, все оживились, голоса стали громче, Забелин и Чернов затеяли вольную борьбу.
Вскоре интеллектуалы уже развлекались сногсшибательными гипотезами, придумывали заумные теории, состязались в эрудиции. Дмитрий обычно слушал с раскрытым ртом. Морозов и Саша тоже присутствовали безмолвными слушателями. Енисеев участвовал в диспутах редко. Но сегодня Дмитрий вдруг поднялся, сказал с натугой, сильно покраснев:
– Я не понимаю, почему никто не скажет про удивительную философию муравьев…
Споры умолкли, на него оглянулись с таким интересом, словно увидели большую говорящую рыбу.
