– Сашка… – шептал Дмитрий. Он накладывал второй слой пластика, третий, превращая Сашу в статую. – Что ж ты такая невезучая! В Большом Мире не везло, здесь не везет тоже… Удачливому и черт орехи носит, а тебе…
Енисеев заставил себя всмотреться сквозь прозрачный пластик, не отводить глаза от открытых ран, теперь залитых обеззараживающим клеем. След разжижения все равно будет видно, если паук пустил в ход яд. Пауки-скакуны пользуются им редко, только при схватке с крупными и опасными противниками, но человек хоть и крохотное существо, а неизвестное! Паук мог счесть Сашу опасной…
Лист трясся под их ногами. Енисеев с отвращением оглянулся на бешено бьющегося в клейких путах паука:
– Какие-нибудь противоядия ввел?
– У нас их нет, – ответил Дмитрий посеревшим голосом.
– Эх… Как же здесь без них? Давай скорее на Станцию!
– На Станции тоже нет, – ответил Дмитрий. – Беда, что даже я не смогу лететь с Сашкой! Не вытяну.
– Пешком?
Дмитрий не отвечал, схватил Сашку в охапку – она казалась вмороженной внутри сосульки, Енисеев видел, с какой поспешностью он прыгнул с листа. Порыв ветра смахнул оставленные крылья. Енисеев расстегнул лямку, освобождая ноющие руки, освобожденно кинулся головой вниз. Приближаясь к земле, боковым зрением увидел сверкающие блестки: обрадованный ветер уносил украденные у него крылья.
Внизу шарахнулись в стороны зеленушки. Енисеев в момент приземления сразу с силой оттолкнулся, посылая себя по длинной дуге за Дмитрием, тот уже мчался на пределе видимости, распугивая живность тяжелым дыханием, волнами ярости, отчаяния.
С огромным трудом Енисеев догнал, дальше бежали бок о бок. Дмитрий часто поглядывал на небо, и Енисеев сгибался под грузом вины. Хотя держались в тени, но сухой воздух и быстрый бег высасывают влагу слишком быстро: здесь бы комбинезоны не просто пригодились, в них было бы спасение…
В голове нарастал звон, застучали молотки – первые признаки острого обезвоживания. Сердце колотилось чересчур часто. Он старался не встречаться с Дмитрием взглядом. Комбинезон спас бы не только от обезвоживания… Паук хотя и помял бы, но жутких ран не было бы. Перегнул с отказом от комбинезонов, называя их водолазными скафандрами. Перегнул, следуя дурацкому принципу: чтобы выровнять, надо перегнуть в другую сторону.
Оба выискивали взглядами блестящие на солнце шарики, но утро миновало, роса испарилась, не дождалась. Испарилась, скатилась на землю, выпили жители этого мира. А сейчас жаркое марево, мир накален, песок накален, и даже в тени, где стараются держаться, воздух обжигает. А выскочишь на солнце – как в горящем доме.
Енисеев начал спотыкаться, часто падал. Дмитрий дышал часто широко раскрытым ртом, лицо его стало сухим и серым, как бумажная маска. Лопнула губа, но кровь тут же засохла темно-коричневым клинышком на подбородке.
– Давай я немного понесу…
– Ты себя донеси!
Он ударился головой в ствол, упал, прополз несколько шагов, почти не соображая, где он и что с ним, но Сашу не выпустил, тяжело поднялся, раскачиваясь из стороны в сторону.
Енисеев догнал, схватил за плечо:
– Вверх…
Дмитрий, не слушая, ломился вперед, натыкаясь на стебли. Он шатался под тяжестью Саши, но рук не разомкнул ни разу.
Енисеев потряс его, просипел прямо в ухо:
– Вверх… по стеблю…
Дмитрий помотал головой, по губе потекла новая алая струйка.
– Станция… прямо…
– До Станции сейчас не дойти… Вверх!
Дмитрий на этот раз послушался, как автомат, начал взбираться на ближайший ствол. Сашу удерживал одной рукой, другой цеплялся за упругие волоски, торчащие по всему стеблю. Енисеев часто соскальзывал, нечеловеческими усилиями задерживался то на кончиках пальцев, то буквально зубами, ухватившись за торчащую щетинку.
Солнце просвечивало стену насквозь, раздутые от воды клетки были совсем рядом! Енисеев даже ощущал, как вода, повинуясь осмотическим законам, поднимается вверх, превращаясь из холодной грунтовой в теплую, а потом – на поверхности листьев – в пар. Огромные массы жидкости двигаются в одном направлении с ними, но к ним не пробиться…
Впереди в поле зрения внезапно выпер огромный зеленый шар размером с воздушный мешок братьев Монгольфье. Находился шар не на стволе, а на ветке близ ствола. Енисеев обогнал Дмитрия, показывая дорогу, уткнулся головой в пористую стену. Руки тряслись, глаза стали сухие, как слюда. Вся поверхность дерева искрилась, как в детском калейдоскопе. Дмитрий что-то спросил, Енисеев разевал рот, но пересохшее горло только сипело. В черепе начали рваться бомбочки. Он слышал, что Дмитрий трясет его, но спасительно провалился в небытие.
Дмитрий перехватил бластер удобнее, из приклада выдвинулось острое лезвие. Зеленая ткань шара затрещала, из надреза полезло белесое. Уворачиваясь от брызг, Дмитрий яростно вспарывал межклеточные перекрытия. Сок выбрызгивался, шипел, вздувался ядовито-белесо-зелеными шарами.
Енисеев очнулся – лицо облепила слизь, не давая дышать. Голова трещала, он весь был сказочно мокрым, воздух как в русской бане, такой же влажный и жаркий. Зеленый купол уходит вверх, как в
