– Ребята, я ничего не слышу… Только вижу, губами шлепаете… Я оглохла?
ГЛАВА 11
Дмитрий показал на пластик, что прикрывал ей уши, но глаза его были встревоженными. Белые губы десантницы шевельнулись, лицо ее снова застыло. Дмитрий захлопотал вокруг, едва не квохча. Енисеев следил за тенями на зеленой стене, высвечивая путь солнца. Пробыть бы здесь еще четверть часа, добрались бы легко. Надо и рацию иметь для таких случаев… Правда, они сами спасатели. Остальных даже тли перебодают еще на выходе из Станции.
На спине выступил пот, начал растекаться тончайшей пленкой. Дмитрий тоже пропитался влагой, потолстел, глаза его живо блестели.
Енисеев обвел тоскливым взглядом пещеру. Когда-то видел проект квартиры будущего, где в стенах кондиционеры, увлажнители воздуха, терморегуляторы, кормопроводы. В этой пещере это все есть, но есть и много больше. Тли – существа нежнейшие, быстро погибают на сухом воздухе, особенно на солнце. Даже прячась на тыльной стороне листа, они обречены постоянно тянуть сок, чтобы не пересохнуть. В галле потребляют сока в десять раз меньше, воздух тут влажный. А живут в галле в три-четыре раза дольше… Но ведь тонкокожие люди в этом мире больше похожи на тлей, чем на закованных в хитин муравьев!
– Заправляйся, – сказал он, старательно отгоняя идею переселения в галл. – Ждать нельзя, Саша может не выдержать…
– Парни из нашей команды все выдержат, – сообщил Дмитрий угрюмо.
– Этот «парень» – да, но его сердце не такое железное.
От сиропа Дмитрий раздулся так, что едва не выплескивалось из ушей. Саша в сознание не приходила, лицо ее было белым и неподвижным. Дмитрий обвел взглядом необъятное стадо зеленых существ:
– Не захватить ли пару? Вдруг понадобятся в дороге?
– Они превратятся в сухие шкурки раньше, чем опустимся на землю.
– Выходит, мы не самые-самые… Рядом с тлями мы просто орлы!
Сок брызнул под лезвием, как из баллона под давлением. Дмитрий отпрянул, углубил надрез, держась сбоку. Енисеев с другой стороны вцепился в липкий край, рванул на себя. Затрещала растительная ткань, вместе с потоком сока вывалился рыхлый ком, ноги по щиколотку оказались в липкой массе. Дмитрий с проклятиями, прилипая, вспорол внешнюю, самую толстую пленку. Из щели прямо в лицо ударил горячий, как струя автогена, сухой воздух.
– Приготовились? – отрывисто сказал Дмитрий. Он взял Сашу на плечо, другой рукой поудобнее перехватил бластер. – Бежим!!!
Енисеев отшатнулся, когда на него обрушился тяжелый кулак яростного солнца. Дмитрий прыгнул с черешка, пролетев расстояние, эквивалентное высоте двадцатиэтажного дома, упал на другой лист, спрыгнул снова, на этот раз падал уже до самой земли.
Через два дня Овсяненко разрешил навестить Сашу. Она висела в одной из комнат госпиталя на перекрещении трех тонких нитей, протянутых от стены к стене. Пластиковый корсет укрывал ее от ушей до колен. Ноги высовывались жалобные, тонкие, восково-бледные. Даже шея осталась в толстом корсете. Глаза ее были закрыты.
Енисеев спросил шепотом:
– Как она?
– Жить будет, – ответил Овсяненко негромко. – Хорошо, что случилось здесь. В Большом Мире ничто бы не спасло! Мизерная гравитация позволяет работать поврежденному сердцу, а ничтожное давление и резкое понижение температуры всего тела сохранили жизнь… Вы принесли в глыбе клея буквально куски! Сам удивился, когда кончил сшивать: живет! Конечно, подниматься уже не сможет, позвоночник размозжен, спинной мозг изжеван… Ориентируйтесь на сидячие… точнее, на лежачие работы. Пусть даже здесь не чувствует себя лишней.
Дмитрий моляще прижал руки к груди:
– А как же… как же работа испытателя?
Овсяненко неожиданно и страшно налился кровью. Непривычно было видеть этого мягкого, интеллигентного человека трясущимся от гнева.
– Осточертели со своей выправкой! Орлы, герои, синеберетники! Разве нет достойных занятий? Сервантес так бы и остался бравым десантником, то бишь бравым солдатом, если бы в бою ему не отсекли руку. Но с одной воевать нельзя, зато можно написать «Дон Кихота»!
Енисеев как можно тише подошел к Саше. Дмитрий уже наклонился над десантницей, всматривался в исхудавшее лицо. Хотя ступали бесшумно, она ощутила их присутствие, открыла глаза. Енисеев прерывисто вздохнул. До этого еще не приходилось видеть столько муки в чистых глазах этой отважной девушки.
– Ребята… вам уже сказали, чтобы мне готовили место в конторе? Буду слюни расходовать, перелистывая ваши отчеты… Слюни вместо патронов!
– Сашка, – проговорил Дмитрий тяжело, словно ворочая камни, – мы еще повоюем!
Саша напряженно следила за его губами. Догадалась ли, знала ли, что будут утешать, ответила все тем же бесцветным голосом, в котором не осталось жизни:
– Врать не умеешь. Для этого надо родиться женщиной… Все уже знают, что я калека. Навсегда.
– Подумаешь, ухи, – возразил Дмитрий оскорбленно. – Бетховен вовсе был глухой, а какие симфонии выдал! Сервантес одной рукой писал роман, а художнику Камневу еще в детстве поездом ноги отхватило вот досюда…
Он старательно показал, докуда отхватило ноги. Саша поняла, вздохнула:
– Ноги у меня остались… Но что толку?
