– В муравейник, – ответил Енисеев упавшим голосом.
Оба раскрыли рты. Енисеев поспешно добавил:
– Безопасно, клянусь вам! Вы же знаете, в любом муравейнике живут мирмекофилы. Жуки, паучки, клещики, даже муравьи чужих видов. Хозяева их не трогают, а гости получают кров, тепло, а то и корм. Даже защиту! Ни один хищник не подойдет близко. На Станции прекратятся потери.
Саша опустила глаза, молчала. Дмитрий судорожно подвигался, словно ему снизу припекало, сказал раздраженно:
– Енисеев, я к муравьям отношусь хорошо. Даже дрался за них, вспомнить стыдно. Но жить постоянно рядом? Я на третий день заикой стану, через неделю буду зеленых чертиков снимать с себя и Сашки… А каково другим? Ты же видел других!
Енисеев потрогал Сашу, сказал громко, глядя в ее открывшиеся глаза:
– Тогда переселимся к кампонотусам! Эти муравьи живут в пеньках. Займем верхний этаж, у них всегда верхние три-четыре этажа пустуют. В хорошую погоду сможем работать на свежем воздухе, под открытым небом, в дождь или ветер укроемся в пещерах… Зато дерево не железо! Предки жили в деревянных домах, радовались. Болели меньше.
Дмитрий сердито сопел, Саша сказала тихим голосом:
– Экстравагантно. Правда, вряд ли тебя поддержат. Люди привыкли к комфорту, даже если он отгораживает от мира. Ты предлагаешь с большим прицелом, чувствую… С очень дальним прицелом. Я же говорю, мне даже страшно. Увы, здесь не политики, не футурологи, не строители будущего мира. Прекрасные металлурги, электронщики, механики, оптики. Из гуманитариев ты первый! Не спорь, я знаю о математизации биологии, но все равно биология – мягкая наука. Енисеев, наши голоса с вами… с тобой, но этого очень мало.
Дмитрий неохотно буркнул, словно одолевая свое же мощное сопротивление:
– Выходи на Морозова. Перебазировка зависит от него. Если не от людей повыше.
Саша внезапно поинтересовалась:
– А какие из себя кампонотусы? Мы их видели хоть раз?
– Видели, – ответил Енисеев, отчетливо двигая губами. – Измашкин погиб при встрече с кампонотусом ксерксом.
ГЛАВА 12
Мазохин требовал изложить сперва ему, таков порядок, а уж он решит, стоит ли беспокоить высокое руководство, и без того очень занятое важными народно-хозяйственными задачами.
Конечно, он лег бы костьми, не дал бы прорваться мимо себя любому, тем более, узнай зачем. Но тут неожиданно помогли Дмитрий с Сашей. Дмитрий тогда еще пробормотал: «Енисеевам нужно помогать, мазохины пробьются сами». Они отыскали в пухлой инструкции подпункт, где человек на положении такого вот вольного охотника мог обращаться к Морозову напрямую.
– Не трусь, – настаивал Дмитрий. – Главное, морду кирпичом! При как танк. Мазохин супротив инструкции не попрет. Иди! Показать комнату связи?
– Знаю, – ответил Енисеев с тяжелым сердцем.
На всю Станцию, как он знал, имелась только одна линия связи. Да и эту проложить между двумя такими разными мирами оказалось очень непросто. А казалось бы, что может быть проще, чем обыкновенный ПК с подключением к Интернету…
В обширной комнате связи экран занимал всю стену. Его делали умельцы, для них – микроизделия, филигрань, а потом здесь уже доводили до ума грубо изготовленные, словно вырубленные топором, блоки.
Енисеев соединил провода, клавиши никак не присобачат, экран тут же пошел крупными лиловыми пятнами. Медленно появился огромный Морозов. Сидя за массивным столом, неспешно водил по бумаге ручкой, глядя на нее так, словно ждал подвоха.
Под глазами у него висели тяжелые складки кожи. Щеки тянуло вниз, чувствовалась борьба с чудовищной гравитацией. Мышцы грудной клетки с трудом боролись с жутким атмосферным давлением. Невидимые легкие с шумом набирали порцию воздуха и тут же без паузы мучительно медленно начинали схлапываться, выбрасывая загаженную потемневшую струю воздуха…
Морозов медленно поднял голову, губы его начали изгибаться. Енисеев начал первым:
– Здравствуйте, Аверьян Аверьянович! Разрешите доложить о первых впечатлениях.
Разговор с Морозовым напоминал связь со звездолетом, пересекающим орбиту Юпитера. Коротко доложив о сделанном, Енисеев маялся, пока сложная аппаратура растягивала его трехминутный писк на четверть часа, потом долго ждал, дергался, подпрыгивал от нетерпения, ибо Морозов чересчур долго молчал, переваривал.
Наконец помещение связи, показавшееся сразу крохотной каморкой, заполнил густой голос Морозова, сохранивший авторитетные нотки даже в повышенном регистре:
– Такая экстраординарная мера, как передислокация Станции, требует смешанной комиссии ряда ведомств. К сожалению, проект все больше выходит из-под эгиды армии. Многое придется уточнять, согласовывать, увязывать, утрясать…
– Впервые жалею, – вырвалось у Енисеева, – что из– под эгиды армии…
– …состыковывать, а тем временем на Станции еще не одно ЧП стрясется, – продолжал Морозов, еще не слыша реплики. – Рискну взять ответственность, Евбояний Владимирович. Даю свое «добро» на срочное перебазирование. А тем временем у нас прозаседают, примут резолюцию, влепят мне строгача с занесением… Примерно сорокового по счету. Правда, я предпочел бы, чтобы вы отыскали менее дикое решение, чем перетаскивать весь персонал в муравейник… Ладно, вы действуйте в духе времени, сейчас идет антисайонистский бум. Все рвутся назад в пещеры, то бишь вперед к природе… Я сейчас отдам
