– Вообще-то, – добавил Енисеев ради объективности, – развитое скотоводство, земледелие, ирригация – это дело рук… э… лап муравьев. Шимпанзе до этого не доросли.
– Я же говорил! – воспрянул Дмитрий. – Куда нестриженой обезьяне до начищенных и надраенных… Енисеев, в слаборазвитых странах тоже не очень про ирригацию или гидропонику. Я родом из Великороссии, так у нас…
Саша вклинилась, ее носик раздраженно морщился:
– Димка, разве тебе еще не ясно? Это муравейник занимается скотоводством, а сами муравьи об этом и не подозревают!
– Спасибо, Саша! – сказал Енисеев с поклоном. – Вы все очень хорошо объяснили.
Дмитрий наморщил лоб, потом лицо его просияло:
– Ну, конечно, все ясно! Это когда меня ноги несут в гастроном, а я продолжаю думать, что иду в консерваторию!
– Когда это ты ходил в консерваторию? – удивилась Саша. – Разве что за консервами…
– Ребята, – остановил их Енисеев, – приступайте к первому научному заданию.
Он объяснил коротко, Дмитрий возликовал, даже радостно ржанул, как боевой конь при звуках военного оркестра. Бравый герой не думал, что научные задания могут быть простыми и понятными, как статьи родного Устава.
ГЛАВА 14
За четверть часа Дмитрий, согласно указанию, набросал рядом горку камней. Муравьи все так же суетились и сшибались под гусеницей, и Дмитрий начал с паузами подбрасывать им по камню. Муравьи спотыкались, свирепели, щелкали жвалами друг на друга. Наконец камней набралось порядочно, и тогда один крупняк, ксеркс-акселерат, дотянулся до раскачивающейся добычи. Тонкая нить, рассчитанная на вес гусеницы, оборвалась, и ликующий муравей бегом понес лакомство к муравейнику.
За это время Енисеев подготовил на второй магистрали кормушку с медом. Нить пока лежала на земле. Мимо вихрем промчался в заросли Дмитрий, очень разочарованный, что муравьи не научились строить пирамидки, как умеет даже карикатурная обезьяна, с первой попытки. Вскоре он приволок точно такую же гусеницу, даже рисунок на лапах совпадал. Возможно, подошла бы и другой породы или хотя бы другого размера, но Дмитрий где-то слышал – недаром терся возле ученых, – что в науке важна точность, потому даже подвесил гусеницу головой зюйд-зюйд-вест, хотя Енисеев вряд ли мог сказать, где юг, где север.
Кормушка с медом стояла на земле. Ксерксы карабкались друг на друга по головам, спеша полакомиться насыщенным раствором, затем Енисеев начал поднимать приманку выше… Наконец муравьи едва дотягивались, стоя на задних лапах, а передними цеплялись за край корыта.
Когда кормушка оказалась еще выше, даже самые рослые обозленно забегали вокруг, вставали на цыпочки, пробовали подпрыгнуть. Умопомрачительный запах сводил с ума. Мед совсем близко, сладкий, концентрированный…
Где-то через полчаса возбуждение начало спадать. Недосягаемое корыто с сиропом еще покачивалось над головами, но ксерксы проходили, не останавливаясь, только недовольно дергали сяжками. Возможно, объясняли, что мед зеленый.
– Пора, – напомнил Енисеев, четко двигая губами. Он повернул Сашу за плечо, чтобы она видела его лицо, и повторил: – Пора.
Саша с энтузиазмом начала выкладывать пирамидку из крупных кристаллов кварца. Иногда эти глыбы выскальзывали, она работала одной левой рукой, но пирамидка все же росла. Муравьи часто задевали, натыкались, Енисееву все еще странно было, как замедленно, почти бесшумно, словно воздушные шарики, рассыпается горка из крупных каменных глыб.
Саша гневно корила муравьев за несообразительность, глупая обезьяна и то, а ведь они потомки древней цивилизации, стыдно, где память предков, нет гордости… Она показывала, что и как делать, суетилась, лезла под ноги. Наконец один ксеркс обратил на нее внимание, аккуратно взял жвалами и выбросил в сторону от магистрали.
Когда же она сумела выстроить пирамидку, первый же ксеркс, добравшийся до меда, набрался сиропа так, что брюхо раздулось, как у стельной коровы… Но горка внезапно рассыпалась, муравей скатился на головы менее расторопным.
А Дмитрий подвешивал над тропой уже пятую гусеницу.
Вечером они собрались в пещере-спальне-лаборатории Енисеева. Дмитрий гремел:
– Они дурней не только мартышек, а… Червяк бы сообразил! Я сам становился на четвереньки, лазил вверх-вниз, наглядную агитацию проводил, только на них никакие положительные примеры не действуют!
– На моих тоже, – убито подтвердила Саша. Ее лицо снова побледнело, вытянулось, как у кузнечика. Она тоже личным примером поднимала энтузиазм муравьиных масс, но в призывах затратила чересчур много нервной энергии.
– Я все делал, – заявил Дмитрий обвиняюще. Его палец упирал в грудь мирмеколога. – Все! Только что сяжками не шевелил!
Енисеев предложил задумчиво:
– Может быть, дело именно в этом?
– В чем? – не понял Дмитрий.
– В сяжках. Пошевелим ими правильно…
– Где я возьму сяжки? Приклею?.. Ладно, Енисеев, не остри. Я и руками могу сказать все, что хочешь, только бы поняли. А понимают только то, что уже знают. О жратве, добыче, погоде, неприятеле…
Енисеев сказал терпеливо:
