– Наверное, ислам, как и вера твоего Христа, должен завоевывать сердца, а не рубить головы. А мечи… это вроде запрещенного приема в турнире идей.
Томас, похоже, не понял, но спорить не стал:
– У каждого турнира свои правила. Сэр калика, куда теперь?
– Вниз, – ответил Олег сдавленным голосом.
Земля вздрагивала, доносился постоянный гул. Томас спросил запоздало:
– Олег, там наверняка что-то нашлось бы и по твоей руке. Кивнул бы, я бы захватил.
– У тебя ж мечи в руках, – буркнул Олег.
– В зубах бы унес. Нам, крестоносцам, была б добыча, а взять сумеем.
Глава 12
Калика долго внюхивался в неподвижный воздух, так казалось Томасу. Кивнул с невеселым удовлетворением:
– Пахнет, и чем-то недобрым…
Карабкались чуть ли не как мухи по стене, но, когда поднялись по расщелине в гранитной стене, Томас ощутил легкое движение воздуха. Однако пахло еще и знакомым запахом крепкого мужского пота, когда по нескольку суток не только не моются, но даже спят, не снимая одежды.
– Их там не меньше трех десятков, – определил Олег. Он сильно втянул ноздрями, закрыл глаза. – Запаха чесночной колбасы не чую, так что чертей нет… вроде бы.
– А что нам черти? – спросил Томас гордо, хотя сердце затрепыхалось, как у зайца. – Мы сами теперь такие черти!
В каменной долине горели три костра, возле них сидели и стояли воины. Не три, десятка четыре, все как на подбор рослые, одетые в легкие доспехи, треть даже без шлемов, но все с топорами, круглыми щитами. Завидев выходящего Томаса, один вскрикнул, через мгновение на ногах оказались уже все.
Томас набрал в грудь воздуха, напрягся, нагнетая в себе ярость, бешенство, злобное неистовство, исподлобья оглядел бегущих на него врагов. Смерть!
Его меч с таким свистом покинул ножны, что даже калика опасливо отпрыгнул в сторону. Сам он завертел посох, образуя вокруг себя разноцветную защитную стену, похожую на полупрозрачный шатер, сквозь стены которого не проскользнет и стрела.
Воины набежали молча, раздался лязг, стук. Передние столкнулись с закованным в железо рослым рыцарем, его блистающий меч пронесся наискось, коротко скрежетнуло железо, Томас повторил быстрый удар в другую сторону, и только тогда раздались вопли, стоны, крики ярости и ужаса, а Томас сообразил, что меч пророка рассекает тела как капустные листья, не одного, а сразу троих-четверых повергает на землю – сколько зацепит!
– За Пречистую Деву! – заорал он, сердце уже колотилось мощно и победно. – За мать ее… благочестивую Анну!
Калика дрался молча, Томас слышал только непрерывный сухой стук. Воины тоже умирали молча, даже отползали, раненые и покалеченные, безмолвно, словно не желали нарушать благочестивых раздумий, а вокруг Томаса орали, вскрикивали, верещали, плевались, пытались ухватить хотя бы за ноги. Он рубил быстро и в страхе, что опрокинут и затопчут, пятился, враги спотыкались о трупы, а он ударами меча оставлял их там, на земле.
Когда их осталось всего трое, они переглянулись, попятились. Все тяжело дышали, один был ранен. Томас сделал движение напасть, они попятились еще, не сводя с него злобных взглядов. Он сделал страшное лицо и затопал ногами. Они в ужасе повернулись и унеслись прочь.
Калика вытер посох, набалдашник был не только в красном, но и в чем-то белом, что калика упорно называл серым. Томас с потрясенным удивлением рассматривал меч. Зеленое лезвие еще вспыхивало, постепенно замирая, словно возбуждение уходило, а залитое кровью лезвие снова блистало торжественно и победно, будто кровь впиталась в железо или же благородное лезвие отторгло кровь презренных, сбросив на землю.
– Как… рубит, – пробормотал он, – как рубит!
Калика перевел дыхание, глаза все еще были встревоженными.
– Нас ждали.
– Тот послал, – сообщил Томас. – Сам боится, посылает рабов… Попался бы мне теперь!
Меч в его могучей руке блистал радостно и победно. Слабые лунные блики разбегались по всему лезвию, сползали на рукоять, и даже рука Томаса казалась объятой холодным пламенем.
Они не прошли и сотни шагов, как послышался быстрый топот. Из-за близкой скалы выбежали воины, дышали тяжело, явно спешили издалека, ноги почти не отрывались от земли, загребали сухую пыль и черный пепел. Каждый был с топором и при щите, только один бежал с мечом. Томас определил в нем вожака, потому и направился в его сторону, оставив отшельнику сражаться с простолюдинами.
– Давай, – поощрил его Олег. – За мать ее… как ее… ага, благочестивую Анну! Тоже непорочную… почти.
Томас нахмурился, в этом «почти» усмотрел оскорбление, хотя калика так уж зря не скажет, что-то чудесное явно стряслось и с матерью Пречистой Девы, похоже, там вся семья такая, но сердце уже билось горячо и мощно, боевой задор выдул мысли, как ветер смахивает пепел, ноги задрожали от жажды броситься в бой, а рука сама выдернула меч. Томас услышал свой яростный клич:
– За Пречистую Деву, мать ее…
Он поперхнулся, слишком разинул пасть, а пепел так и летит, выругался, ступил вперед уже молча, а калика с посохом в руках шел слева. Воины, видя, что от них не бегут, с облегчением перешли на шаг, а потом и вовсе остановились, выравнивая ряд. Все смотрели только на Томаса, отшельник не выглядит
