тяжелый и грозный. Он зевнул, распахнул чудовищную пасть, до Томаса докатилось смрадное дыхание. Глаза льва горели желтым огнем. Томас сделал движение обойти справа, но из кустов вышла худая и с оскаленной пастью волчица. Шерсть висела клочьями, ребра торчали, натягивая кожу, живот присох к спине.
– Придется сражаться, – пробормотал Томас. Он потащил меч из ножен. – Сэр калика…
Калика очнулся от дум, дико огляделся:
– А?.. Что?.. Где…
– Звери, – объяснил Томас, он изо всех сил сдерживал дрожь. – Трое! А нас только двое.
Калика посмотрел на зверей, отмахнулся:
– Да ладно тебе. Они что-то означают, из-за чего наверх не пройти. Во всяком случае, тебе. Лев означает гордость, а это смертный грех.
Томас сказал с досадой:
– Тогда рысь означает пороки! Думаешь, я забыл тех половецких дев?
Ночь была темна, да еще и странные волны черного тумана исходили из недр земли, но Томас все же рассмотрел на фоне звездного неба высокую фигуру. Человек медленно перемещался, почти не касаясь ногами земли, а кое-где по рассеянности и не касался вовсе. Одежда Томасу показалась странной, не по- мужски свободная, похожая на халат, только снежно-белая и с красной полоской внизу. Ноги до колен голые, волосатые, в деревянных сандалиях, а на голове вместо шлема шевелит острыми листиками лавровый венок.
– Эй, – крикнул калика, – где вход-то?
Человек повернул голову, мгновение всматривался. Осанка его, и без того величавая, стала царственной. Он красиво закинул одну руку за спину, чуть запрокинул голову и сказал нараспев:
– Ты должен выбрать новую дорогу…
– Это я знаю, – сказал Олег нетерпеливо, – где вход?
– Цепь горных высей, возбраняя вход, – сказал человек красивым певучим голосом, – в свой город мне, врагу его устава…
– Ты не умничай, – посоветовал Олег, – ты пальцем покажи!
Томасу показалось, что благородный певец обиделся, но плебс есть везде, обижаться на него – что плевать против ветра, и человек, надменно ткнув пальцем влево, величаво воспарил, медленно помовая дланями, красиво и загадочно растаял в клубах тумана.
– Ага, – сказал калика довольно, – так я и думал. Но за спрос не бьют в нос. Так надежнее. Теперь не отставай.
– Грубый ты, сэр калика, – посетовал Томас ему в спину. – Как я с тобой общаюсь, ума не приложу. Меня наверняка возьмут на небеса вместе с конем. Как великомучеников.
Калика сбежал по косогору. Каменная стена надвинулась, закрывала половину мира. Томас едва поспевал, вполуха слушал, как Олег пробурчал:
– Он сам напросился. Тут спешим, а ему стихи приспичило. Вдохновение называется! Тебе что, а я их уже слышал. Ну, когда он живой был.
– Что ж тебя не узнал? – спросил Томас саркастически. – Ты в своей зверячьей шкуре мужик заметный.
– Зазнался, – буркнул Олег. – Да и давно было… Тогда умничающие дурни за ним толпами, как овцы за козлом. А сейчас, сам понимаешь, без слушателей, что дурню без дудки, а рыцарю без железок.
Томас зябко передернул железными плечами:
– Да, ему тяжко.
На черном небе вспыхивали, будто появлялись ниоткуда, непривычно яркие, как глаза зверей, звезды. Томас привык к их россыпи, когда на каждую яркую звезду приходится по три десятка мелких, как на одного славного блистающего рыцаря десятки тусклых, обыкновенных, но здесь небо усеяно звездами одна другой ярче!
Когда он наконец догнал Олега, тот присел за массивным обломком скалы. Впереди зиял широкий вход в пещеру, на конях можно въехать по двое, оттуда тянуло сильным запахом псины, сырого мяса, спертого воздуха. Калика по-волчьи нюхал воздух, брови его сшиблись на переносице. Лицо в лунном свете стало желтым, худым, пугающе недобрым…
– Что там? – спросил Томас шепотом.
Калика не оглянулся, глаза его прикипели к темному зеву.
– Вход.
– Туда?
– На тот свет, – уточнил калика. – Хотя, если честно, мы уже сейчас не совсем на этом. Но там настоящая преисподняя. Слушай, ты как-то бахвалился, что собак любишь?
– Я не бахвалился, – ответил Томас настороженно, чувствуя подвох, – а что?
– Но говорил, что собаки тебя не трогают? Говорил, я помню.
– Говорил, – ответил Томас еще настороженнее. – Собаки чуют доброго человека, чуют и злого. Кому хвостом машут, а кого и кусают. Тебя вон, помнишь, чуть не в клочья… Теперь вижу, какого дурака свалял, когда не дал им поглодать твои кости. Пировал бы сейчас в своем замке…
Калика прислушался с удовлетворением.
