– Правда, плавали?
– Дерьмо плавает, – огрызнулся хозяин, добавил высокомерно: – А моряки ходят! Можете, благородный сэр, сменить штаны – опасность позади.
Глава 2
Томас швырнул щит и меч на палубу, там уже валялось в беспорядке оружие, сам бросился поправлять парус. Моряки работали споро, мокрые мускулистые спины блестели от брызг и от пота. Волны ходили тяжелые, мрачные, но корабль несся уверенно. Томас, не будучи моряком, наконец понял, что если одни корабли строят в расчете на перевоз через море целого войска крестоносцев или стада скота, другие для свирепых битв в открытом море, то этим торговцам с мечами в руках для выживания нужны скорость и увертливость. Похоже, они их получили.
Яра спросила внизу убитым голосом:
– Значит, все напрасно?
– Почему?
Он смотрел внимательно за ее лицом. Она покачала головой:
– Но если тебе не суждено принести чашу… то что будет, когда ты ступишь на берег? Сгоришь в огне? А чаша исчезнет? Или мы просто не доплывем, утонем раньше?
Он несколько мгновений следил за ее лицом. Яра явно убита горем. Или прикидывается? Осторожно подбирая слова, сказал:
– Если пророчество велит принести чашу Иосифу Аримафейскому, то ему и нести… Я положил чашу в его мешок.
Она смотрела неверяще, потом в глазах появился гневный блеск, а щеки покраснели.
– И мне не сказал?
– А что особенного? – удивился Томас. – Мы шли втроем, груз делили.
Их глаза встретились. Томасу стоило усилий не отвести глаза. Злость сменилась гневом, она вспыхнула, набрала в грудь воздуха, чтобы сказать что-то очень злое. Томас уже напрягся, готовый защищаться, оправдываться, но не отступать, однако плечи Яры внезапно поникли. Ярость в глазах погасла, а голос дрогнул от страдания:
– Понятно… ты мне все-таки не веришь.
– Ну, Яра, зачем же так грубо! Я ж молчу, не напоминаю, что ты в какой-то тайной секте…
– Была!
– А где видно, что ты оттуда ушла?
– Я могу поклясться!
Томас развел руками:
– Яра… Я человек, который никогда не нарушает клятвы. Но я могу поклясться в чем угодно перед сарацином, язычником или индуистом и с чистой совестью ее нарушить. Или дать клятву благородному рыцарю, потом отказаться с легкостью… ну пусть с не такой уж легкостью, затем покаяться войсковому капеллану. Он отпустит мне грех, разве что велит поставить лишнюю свечку в часовне. Понимаешь?
Она спросила подавленно:
– Но разве нет нерушимых клятв?
– Есть, – ответил он с невеселой усмешкой, – но такие клятвы дает себе сам человек. Их легче всего нарушать, но как раз они бывают самыми нерушимыми.
Избегая ее взгляда, достал из мешка ломоть ржаного хлеба и завернутое в пергамент сало. Есть еще не хотелось, просто надо было чем-то занять себя, но когда нарезал ровные белые ломти и по тесной каюте поплыли густые ароматы старого сала, выдержанного с солью и перцем, в желудке квакнуло, а во рту появилась голодная слюна. На рыжеватых ломтях хлеба белое сало с розовыми прожилками мяса и красными крапинками перца выглядело чересчур соблазнительно. Как-то само собой получилось, что умял почти половину. Яра беспокойно завозилась, затем, избегая смотреть на него, схватила ломоть и вонзила белые зубы. Аромат свежего хлеба и старого сала стал одуряющим.
Когда остался последний кусок, их руки встретились. Оба отдернули одновременно, уступая друг другу. Посмотрели наконец друг на друга. В глазах Томаса было смущение. Яра рассмеялась:
– Я даже не думала, что проголодалась, как волк!
– Не сердись, – попросил он.
– Да ладно, – сказала она. – Ты прав. Я даже не знаю, почему ты все-таки принял мою помощь. Ведь ты ждешь, что я могу тебя зарезать сонного?
Томас несколько долгих мгновений смотрел в ее колдовские лиловые глаза. Вдруг бесшабашно махнул рукой, Яра безошибочно узнала жест калики.
– Авось рука не подымется на такого молодого да красивого… А зарежешь так зарежешь… Меня уже сто раз могли зарезать.
Ее глаза внезапно сузились.
– Тоже женщины?
– Нет, сарацины. Но тоже такие же злые и коварные.
Он говорил беспечно, но глаза оставались грустными. Яра сказала сочувственно:
