– Ты все еще… из-за пророчества?
Он огрызнулся:
– Ты все-таки ведьма! Знаешь, куда пырнуть ножом. В свежую рану. Да, я знаю, что сам сэр Бог разделил мир на знатных и незнатных. У него на небе тоже возле трона стоят Силы и Престолы, ниже на ступеньку – херувимы, серафимы, еще ниже – архангелы, а в самом низу – ангелы, что-то вроде челяди на побегушках. Знаю и радуюсь, что родился в замке благородным сэром, а не в хижине простолюдина среди навоза… Но либо я урод среди своих… или это калика на меня так подействовал, но я не понимаю, с какой стати какой-то знатный дурак, дрянь и ничтожество, садится выше меня лишь потому, что его далекий предок хорошо сражался при Ардах, заслужил титул от короля… пусть даже предок был великим человеком, признаю. Но его праправнук, который лезет впереди меня, ничтожество! Да, сэр Бог установил именно такой обычай. Но я верю, что когда-то сэр Бог в своей великой мудрости решит награждать человека по его личным заслугам, а не деяниям его далеких предков!
Яра спросила тихо:
– Ты все оправдываешься, что не взял мальчика?
Томас вспыхнул, хотел возразить, но внезапно сник, признался:
– А хоть и так. Я жизнью рисковал, кровью полил всю дорогу от Иерусалима до Британии!.. А мне говорят, ты, мол, простых кровей, а этот – благородных. Ему и нести. Я ж не спорю, ежели это был бы сам Иосиф Аримафейский, тот самый, который… А кстати, он что-нибудь достойного свершил или ему лишь повезло, что в его гробнице захоронили Христа? Ну ладно, это другой разговор. Я понимаю, как человек становится знатным, но в моей простой рыцарской голове не укладывается, как можно унаследовать знатность! Можно унаследовать землю, замок, деньги, даже рост и ширину плечей, но знатность?
– Однако пророчество, – напомнила Яра. – Если бы ты решился сам везти чашу, без мальчика, то ты выступил бы против самого Божьего повеления!
Томас ответил подавленно:
– Сэр калика был прав. Что-то в нас внутри не позволяет делать одно или не делать другое. Внутри меня рождается другое повеление, я его считаю тоже Божьим. И если оно противоречит прежнему повелению, которое мне передают люди, будь они священники или епископы… пусть даже повелению, сказанному призраком в ночи, то я выбираю то, что внутри меня. Этот голос не врет.
Сверху топот ног слышался все громче. Ветер над головой выл, свистел. Их бросало от стенки к стенке. Яра начала беспокоиться, кровь отхлынула от щек, глаза стали тревожными.
– Небо затянуло черными тучами!
Томас буркнул:
– Мы в Британии. Здесь другого неба почти не бывает.
– Но ветер уже поднял волны огромные, как горы!
Томас ощутил беспокойство:
– Нам только бури еще недоставало.
Небо с севера заволокло такими черными тучами, что хмурое утро превратилось в сумерки. Ветер посвежел, на тяжелых волнах появились белые гребешки пены.
Когда ветер начал срывать эти гребешки, хозяин судна заорал:
– Убрать парус!
Томас предположил:
– Здесь всегда ветер. Нам не добраться.
– Идите вниз, – огрызнулся хозяин.
Томас выпрямился с великим достоинством:
– Со мной даже короли разговаривали вежливо…
Хозяин развел руками, в глазах была насмешка.
– Под нами двести футов холодной воды. Король так же хорошо тонет, как и простолюдин. И даже как простая корова.
Томас отрезал с достоинством:
– Рыцари тонут иначе, чем простые коровы!
Он взял Яру за руку, увел с мостика. Ветер усилился, воздух стал холодным и колючим. В небе грохотало, потом пошли вспыхивать темно-багровые сполохи, словно там работали небесные кузнецы.
Корабль швыряло из стороны в сторону, потом внезапно поднимало так высоко, что волны исчезали. Томас видел справа только серое небо, а слева надвигающийся горный хребет черных туч.
Ветер крепчал, люди суетились, Томас видел в лицах страх. Здесь постоянно были тучи, ветер порой рвал паруса, но сейчас надвигалось что-то небывалое, это замечал по бледным перекошенным лицам.
Мимо Томаса пробежал плотник с мотком каната. Губы его шевелились, он вскрикивал:
– Только бы не утонуть… Только бы доплыла эта посудина…
Второй матрос выхватил канат, крикнул с удивленной злостью:
– Чего трясешься? Ведь корабль не твой!
Корабль трещал, начал тонуть. Капитан заорал, торопя, а когда решил, что надежды на спасение нет, собрал матросов в круг:
