Они пошли через ворота вслед за хозяевами замка. Калика толкнул Томаса:
– Все как ты сказал! Высокий, худой.
– Черный, как ворона, – добавила Яра нежным голоском.
Глава 12
Томас сердито засопел. Яра громко фыркнула. Их провели через широкий двор, вымощенный серыми глыбами, подогнанными так плотно, что стебель травы не протиснулся бы.
У дверей замка их встретили придирчивые взгляды. У Томаса росло тревожное чувство, не сразу понял, в чем дело. В этом замке недоставало тех, кого он обычно не замечал, скользя высокомерным взглядом поверх голов, – челяди. Простых мужиков и баб, их по шесть-семь человек на каждого знатного. Это на них держится двор, кухня, все заготовки соленого, печеного и копченого, но здесь всюду только угрюмые лица воинов, блестящее железо доспехов, звон металла.
Единственным признаком работы, который видел во дворе, был черный угарный дым из щелей в крыше и стенах кузницы. Но сомнительно, что в таком зловещем мире куют лопаты.
Их провели по лестнице сразу вверх, в небольшую палату. Стены увешаны топорами, мечами, кинжалами, это для всех троих привычно, такое в каждом тереме, замке, дворце, но здесь ни ковров, ни гобеленов – только оружие и трофеи охоты на вбитых прямо в щели между каменными глыбами крюках: оскаленные кабаньи морды, оленьи рога, шкуры медведей, пардусов.
Их поставили посреди палаты, под дальней стеной высилось кресло с резной спинкой и позолоченными подлокотниками. «Нелепо, – успел подумать Томас, – рукам скользко и холодно», – но внимание отвлекли люди, что неслышно входили и становились вдоль стен. Они все были рослые, тяжелые, на лицах – угрюмое недоброжелательство.
Слева от кресла, похожего на трон, распахнулась дверь. Быстро вошел высокий рыцарь с непокрытой головой. Длинные черные с проседью волосы падали на плечи. Лицо было темным от палящего солнца, закаленное стужей и битое ветрами. Длинный нос свирепо загибался, близко посаженные глаза смотрели пронизывающе. Он был похож на большую хищную птицу, что не успела сбросить личину человека.
Он сел в кресло, со стуком бросил руки на подлокотники. Звякнуло, воины у стен выпрямились. Томасу даже показалось, что они сделали шаг вперед.
– Кто такие? – спросил он сильным, властным голосом человека, не только рожденного повелевать, но и привыкшего повелевать.
Томас сдержанно поклонился:
– Мы просто странники. Я – Томас Мальтон из Гисленда, благородный рыцарь Христова войска за отвоевание Гроба Господня, а это мои спутники, святой пилигрим Олег и женщина Яра. Мы идем в северные земли, здесь никого не трогаем, местных законов и обычаев не нарушаем. Осмелюсь спросить имя и титул хозяина замка, что так вовремя вырвал нас из рук нечестивого преследователя…
Человек на троне небрежно отмахнулся:
– У меня много титулов, как унаследованных, так и пожалованных. Еще больше имен. Одни зовут меня бароном-разбойником, другие – грабителем, третьи – клятвопреступником… Но я не гонюсь за этими названиями. Здесь в замке меня знают как Ночного Сокола… Женщина тоже была в Святой земле?
– Нет, – ответил Томас сдержанно. В душе поднималась злость, что их спутнице придается слишком много значения. Им только недоставало второго Шахрая. Надо будет с ее жениха взять выкуп побольше: попила с них крови вдоволь. – Она местная, из земель Южной Руси. Господь в своей непонятной милости отдал ее нам под защиту, пока не достигнем Северной Руси.
Ему показалось, что на узких губах человека промелькнуло подобие усмешки. Это было так же невероятно, как если бы улыбнулся трон, на котором он сидел. Голос его прозвучал вроде бы небрежно, но Томас ощутил подспудный смысл:
– Мне кажется, она для вас только обуза.
– Это верно, – согласился Томас и бросил на Яру злой взгляд, – но раз уж я дал обет…
– Какой?
– Довести ее до Северной Руси.
Ночной Сокол заметил:
– Властью, данной мне его святейшеством, я волен освободить тебя, благородный рыцарь, от данного обета, как я понимаю, произнесенного не подумав, в горячке или под давлением.
Он показал в доказательство перстень с печатью Папы Римского. Томас сделал вид, что колеблется, краем глаза смотрел на Яру. Она стояла бледная, смотрела в пол. Что-то очень не нравилось в этом бароне-грабителе Томасу. И как говорил, и то, что говорил только о Яре, как если бы ничего на свете не существовало.
– Увы, – сказал он со вздохом, – это тот обет, над которым не волен даже сам Папа Римский.
– Почему?
– Он дан себе, а от такого обета могу освободить только я сам.
Ночной Сокол смотрел заинтересованно.
– Так освободи!
Томас переступил с ноги на ногу, кровь хлынула в голову: никогда он так напряженно не думал. На лице появилось выражение недоумения.
– Уже пробовал… Не могу. Это как будто есть во мне высший сюзерен, который приказывает мне, вассалу, выполнять все его повеления, пусть даже через свою смерть, муки.
Ночной Сокол сказал озадаченно:
