– Свекр мой, Канат Рамазанов, – девушка подбежала к старику, опустилась радом с ним на колени и быстро заговорила по-татарски: – Это русские ратники, это не разбойники. Они нам ничего не сделают.
– Коли свекр, так почему в холодной юрте сидит? – попрекнул невестку Андрей. – Хоть бы костерок запалила.
Он опять вышел на улицу, кивнул боярину Уварову:
– Возьми своих холопов, идите по следу. Старик признал, утром только ногайцы сбежали. Догоните, посмотрите, нет ли с ними рабов. Коли нет, назад вертайтесь. А если есть… Ну, знаешь, что делать…
Помещик с полусотней ратников умчался в степь, а Матях дошел до колодца, заглянул внутрь. На глубине метров трех поблескивала ровная ледяная корка. Замерз…
Впрочем, зачем зимой колодцы? Вон, сколько снега кругом! Растапливай и пей. Было ты чем согревать.
К тому времени, когда вернулся Уваров, в очаге юрты над кучкой кизяка уже плясал огонь, в котелке грелась вода, а Матях неспешно попивал кумыс, заботливо поднесенный русской женой ногайского пастуха.
– Нагнал, боярин Андрей, – тяжело выдохнул клубы пара помещик. – С возами они убегали, тяжелые.
– Ну?
– Нет при них невольников. А коли и есть, то не наши, узкоглазые.
– Что сделали?
– Мы кругом обскакали обоз-то, да назад повернули.
– Правильно, – кивнул Андрей.
– Вот, испей с дороги служивый, – поднесла боярину пиалу с кумысом девушка, а Матях тем временем повернулся к старику:
– Скажи, уважаемый Канат, не слыхал ли ты про хана Кубачбека? Где он сейчас, где его кочевье?
– Я знавал многих нукеров из этого славного рода, – покачал головой ногаец. – Но где сейчас хан, не ведаю. Не скажу.
– Ну ладно, – допив кумыс и отставив пиалу, поднялся боярский сын. – Нет так нет. Счастливо оставаться. Вели, боярин, своим холопам коней на заводных переседлать, да тронемся. Заждался нас Илья Федотович, наверное. Беспокоится.
– А что за Кубачбек такой? – тихо спросил Уваров, когда Андрей поравнялся с ним.
– Да есть один ногаец, – криво усмехнулся Матях. – Должок для меня за ним. Надобно получить.
Хотя отряд и задержался в кочевье, однако к Уралу и стоянке главных сил он успел вернуться до темноты – река делала здесь поворот, словно устремляясь к Волге. Матях, отдав поводья коня Трифону, сразу отправился в палатку Умильного, с военной четкостью доложил:
– Воевода, за время моего патрулирования в половине перехода отсюда обнаружено и проверено кочевье. Русских невольников в нем нет. Вреда местному населения не причинялось, потерь ни с нашей, ни с их стороны нет.
– Скоро будут, – кивнул ему Илья Федотович, восседающий на сундуке и указал на другой, стоящий возле складня. – Илья Горбатый намедни в сечу с ногайцами вступил, кочевье сжег, двунадесять невольников освободил, столько же полона взял. В обоз отправлены. От боярина Брилякова, что утром по правому берегу уперед ушел, ужо двух раненых привезли. Мыслю я, поначалу ногаи дикие, что власти не признают, отойти попытаются. А как поймут, что нету пути нигде, что со всех сторон гоним, как зайцев, так соберутся вместе, и рать нашу опрокинуть попытаются. Нету у них другого способа уцелеть и от кочевий кару отвести, кроме как нас обратно к Казани отогнать.
– Понятно, Илья Федотович.
– Чего понятно? – пригладил бороду боярин. – Для нас все едино. Наше дело ратное. Ты сбитеню выпей для согрева, да спать иди. Да осторожнее впредь будь.
Однако полк Матяха беда обходила стороной. Он уходил в степь, насколько у коней хватало сил, ночевал в сугробах. Никого не встретив, возвращался обратно, выслушивал про стычки и успехи выпавшие на долю других отрядов и снова уходил, чтобы опять вернуться ни с чем. Только на пятый выход в степь, проскакав верст десять от Урала, воины его отряда увидели у горизонта темную полосу и с радостными криками помчались вперед: теперь и им будет чем похвастаться в лагере перед друзьями. Однако очень скоро воинственный порыв стих. С холодком в груди боярские дети начали понимать, что впереди не кочевье, и даже не гонимые пастухами табуны. По степи, подобно темным морским волнам, накатывались темные татарские сотни: плотные стеганные халаты, опушенные лисьим и волчьим мехом шлемы, поднятые к небу острия копий, тысячи прочных круглых щитов и кривых сабель. Ногайская рать шла останавливать забредшего на ее земли врага.
– Да их же там тысячи, боярин Андрей, – зачем-то облизнул губы Трифон. – Вестимо, драпать пора. Стопчут.
– Бери Прохора, заводных, мчись в лагерь со всех ног, – сухо приказал Матях. – Скажи Умильному, главные силы татарские идут. Пусть встречают.
– Ага, – повернул скакуна холоп и принялся погонять его с неожиданной старательностью.
– Тысяч десять, – добавил от себя боярин Уваров, слышавший весь разговор. – Уходить станем, али костьми лечь прикажешь?
– Погибнуть без толку много ума не надо, – ответил Андрей, глядя на захлестнувшую степь живую массу, катящуюся прямо на его маленький отряд. – А вот задержать степняков нужно. Чтобы в лагере оборону успели подготовить.
Бить татар в лоб – стопчут. Отступать – к лагерю выведешь. К лагерю, еще не готовому к бою. Нужно
