– Нравится, – широко улыбнулся помещик. – Не татарский. У меня такой же.
Матях шумно выдохнул – злость утихала у него куда медленнее, чем вспыхивала. Однако оскорблять его, похоже, никто не собирался. Шутка.
– Ладно, извини, Сергей Юрьевич, – поморщился боярский сын. – А хозяин интересуется здоровьем твоих детей, Илья Федотович, и супруги.
– Поблагодари его, боярин Андрей, – кивнул Умильный. – Спроси, как его жена, дети.
– Все три здоровы, спасибо, – в переводе с русского на башкирский хозяин не нуждался. – И дети здоровы. Младший прихворнул, с коня упал. Но, милостью Аллаха, уже на поправку идет.
Матях, мгновенно насторожившись, перевел. После Чечни в любом мусульманине он инстинктивно начинал подозревать врага.
– А еще скажи уважаемому боярину, мой мудрый гость, – продолжил степняк, – что я искренне восхищен московским царем. Он храбр не по годам. Я поражен, как в столь юном возрасте он покорил самые могучие из ближних ханств, не побоялся первым идти в сечу, а так же проявил всемерную мудрость, не казня и не карая недавних врагов, не превращая в рабов семей их и подданных. Служить такому государю великая честь, коей я очень горжусь.
Внимательно выслушав перевод, хозяин поднял свою чашу с кумысом, все выпили.
– А сколько лет нашему любимому государю? – шепотом спросил у сидящего рядом Юшина сержант, торопливо проглотив похожий по вкусу на кефир напиток.
– Двадцать годов, и еще пять будет, – перекрестился боярин.
– Я знаю, что все башкорты храбрые воины и честные друзья, – начал ответный тост Умильный. – Я рад, что они присягнули на верность государю нашему, Иоанну Васильевичу, и отныне в беде и радости станут стоять с нами бок о бок.
– Русские также отважные воины, – немедленно начал ответное восхваление бей. – Ведомо мне, что у хана Арима под рукой не менее четырех сотен нукеров. Но вы идете против них малым числом, по своей воле, гоня коней во весь опор. Это ли не храбрость, это ли не презрение к смерти?
«Примерно один к восьми в пользу татар», – мысленно сосчитал Матях, закончив перевод, налил себе «конского кефира» и тут же выпил. Как он заметил, данные о численности противника заметно подпортили настроение и остальным боярам.
– Мертвые сраму не имут, – твердо заявил в ответ боярин Умильный. – Мы пойдем к ногайскому кочевью, и покараем неверных за наших павших и оскорбленных братьев! А ты, бей Анвар, как наш новый собрат и слуга государев, мог бы и помочь в добром деле.
– Это мой долг перед Аллахом и московитским царем: защищать обездоленных и помогать нуждающимся!
Матях готов был поклясться, что бей обрадовался этому предложению! Более того – похоже, именно к мысли запросить помощи хозяин стойбища и подводил своих гостей.
«Предаст, – с холодком в душе подумал сержант. – Боярин поверит, а этот степняк устроит вместе с братьями-мусульманами ловушку. Кровью умоемся…».
– Многими людьми помочь можешь? – нахмурился Умильный.
– Три десятка нукеров у меня здесь, еще столько же у Черсмана табуны стерегут. Два десятка с баранами в степи. Завтра ввечеру всех собрать можно.
– Целый день? – не удержался от комментария Матях. – Уйдут ведь татары! Заметят неладное, снимутся со стоянки, и в степь удерут.
– Куда они денутся, боярин Андрей? – рассмеялся Дорошата. – Это же кочевники! У них стада, дети, повозки, обоз. Ползут, как улитки. Догоним.
– Догоним, – невероятно довольный разговором, хлопнул в ладоши Анвар-бей. Несколькими минутами спустя двое его джигитов внесли в юрту большущее медное блюдо с лежащим на нем целиком сваренным бараном. Третий поставил на возвышение стопку деревянных блюд. Хозяин, выдернув из ножен кинжал в две ладони длиной, с украшенным рубином оголовьем, быстро и ловко отсек голову барана, положил на блюдо, передал Умильному: – Это тебе, боярин. Ты всему голова, тебе и голову есть. Вы, бояре, сила отряда, вам ноги полагаются, – разложил по блюдам окорока хозяин. – Мудрость, она основа всего, потому тебе, уважаемый, даю основу…
Один из помогающих хозяину нукеров поставил перед Матяхом блюдо с обтекающим жиром седлом барашка.
«Ох, и обожрусь же я сегодня», – понял Андрей, выпил еще пиалу кумыса, достал свой маленький ножик и принялся резать мясо.
Больше всего Матяху хотелось отвести людей в сторонку от кочевья, поставить отдельную стоянку, окружить ее «растяжками» и выставить часовых. Ладно, пусть гранат и мин у него тут нет – но хотя бы простейшие меры предосторожности можно предпринять! Но ничего подобного: русские ратники, отдыхая после четырехдневного перехода, бродили по стойбищу, смешиваясь со все прибывающими и пребывающими вооруженными кочевниками, ели соленый овечий сыр, рассыпчатую брынзу, пили кумыс, вместе строгая мясо с висящих над кострами туш, играли в кости и нарды.
Одно хорошо – никто из воинов не снимал доспеха и не расставался с саблями.
Матяху очень хотелось отвести людей в сторону – но в этом мире он уже не был сержантом погранвойск, а потому все, чего он мог сделать, так это отлить себе в бурдюк, что раньше лежал в сумке, немного кумыса, нарезать длинные ленты подрумяненного мяса и усесться на чахлую, затоптанную траву немного в стороне от стойбища, положив рядом с собой добрый тяжелый бердыш, и оглядываясь по сторонам. Ветер дул со стороны степи, а потому, не смотря на близость человеческого жилья, пахло здесь не мясом, кислятиной и потом, а цветущими лугами и подсыхающими на сеновале травами. По небу, в невероятной выси, чуть ли не в стратосфере, висели легчайшие перистые облачка. Хотелось лечь на спину, заложить руки за голову, и утонуть в теплых солнечных лучах, любуясь голубой бесконечностью – но чеченцы имели неприятную привычку резать людям глотки или брать их в рабство именно в такие блаженные моменты, а потому сержант сидел, лениво жевал пахнущее костром, совершенно несоленое
