девку свою, да поезжай.
– Угу, – Андрей развернулся, нашел глазами холопа: – Эй, Касьян! Вели повозки запрягать, вон ту, и эту. Проследи, чтобы нормально сделали, сам со мной поедешь. Понял?
– Как скажешь, боярин, – с видимой ленью поднялся старый воин со скамейки, а Матях быстрым шагом направился на кухню, подогнать Алсу. Заметил жемчужную сетку в руках, остановился. Оглянулся на Умильного: боярин уже входил на конюшню. Сержант повернул в сторону людской и через минуту увидел Прасковью. Девушка уже закончила кормить раненого, но не уходила, просто сидя рядом. Увидев Андрея, она поднялась, взяла опустевшую миску.
– Вот, – протянул ей подарок сержант. – Это тебе. Чтобы не только в платочки куталась.
– Спасибо, – зарделась боярская племянница, потупив глаза. – Зачем же это? Я ведь и не просила…
– Хочу, чтобы ты была еще красивее, чем сейчас кажешься, – усмехнулся Матях. – Ну же, бери. Мне такие украшательства ни к чему.
Прасковья приняла россыпь нанизанных на золотые нити жемчужин, еще раз кивнула:
– Спасибо.
– Мне сейчас ехать надо. Отправляет Илья Федотович восвояси. За хозяйством посмотреть, дела закончить. Может, навестишь?
– Не знаю, боярин Андрей, – оглянулась на раненого девушка. – Нужна я здесь. Пока… Может, потом?
– Да я сам пока не разобрался, – пожал плечами Андрей. – Боярин через неделю в Москву зовет. Получается, сюда загляну, и тут же дальше поеду. Подождешь?
– Подожду, боярин, – кивнула Прасковья и стремительно прошмыгнула мимо, за дверь.
С тяжело гружеными повозками нечего было и думать, чтобы срезать путь хоть ненамного, ехать пришлось до самой развилки в лесу, незадолго до Полян. Когда сержант понял, что к Порезу они доберутся в лучшем случае в сумерках, то послал Касьяна вперед, с известием о своем скором приезде, а заодно с приказом затопить баню. Чай, почти три недели не мылся! Андрею уже начинало казаться, что налипшая на потную спину пыль образовала такую толстую корку, что вот-вот начнет откалываться, словно старая штукатурка. Разумеется, Матях мог ускакать и сам, но опасался оставить однорукого холопа наедине с таким количеством добра. Ведь случись чего – и не отобьется. Дороги на Руси считаются местом безопасным – однако же, как сержант имел возможность убедиться на собственном опыте, в жизни случается всякое.
В деревню они с невольницей и вправду приехали затемно, но зато теперь их ждали. Светился ярким светом прямоугольник окна, лохматый круглолицый Ждан встретил телеги у ворот и принялся тут же распрягать коней, Лукерья поднесла ковш с холодным шипучим квасом, сразу поинтересовавшись:
– Потчевать прикажешь, батюшка Андрей Ильич, али сперва париться пойдешь?
– Парится! – решил Матях. – После еды всегда только спать хочется, а отмыться от степной грязи нужно.
– Как скажешь, батюшка. Ты ступай, баня натоплена. А Варю я сейчас пришлю квасу для хлебного пару принести.
Разумеется, Варя пришла. Правда не сразу, а к уже успевшему согреться и разомлеть на полке Андрею. Плеснула квасом на камень печи, начала греть Матяха веничком в ароматных клубах пара – но на этот раз уже сержант сграбастал девку и опрокинул на влажные дубовые доски полатей. Потом ополоснулся, пристроился и хорошенько «потер Варе спину», забрался под потолок, в самый жар, приходить в себя и мечтательно произнес:
– Сейчас бы пива…
– У Лукерии мед хмельной есть, – отозвалась Варвара. – Завсегда для боярина запасала.
– Лукерия не придет, – ухмыльнулся Андрей. – Муж-то дома.
Словно в ответ хлопнула дверь предбанника, появился белесый женский бок.
– Боярин меду в баню просит, – сообщила ему Варя.
– Это мы мигом, – узнал Андрей голос Лукерьи. – Сейчас мужа пошлю.
– И невольницу захватите, – свесился с полка Матях. – Ее тоже отмыть после дороги надо.
Женщина вышла, а спустя несколько минут послышался яростный визг, словно кто-то прищемил кошке хвост и никак не хочет отпускать. Голую татарку впихнули в парную, следом за ней, ухохатываясь, вошли Ждан и Касьян. Алсу, кидаясь из стороны в сторону и пытаясь прикрыть наготу, прорывалась к дверям. Правда, безуспешно. Последней появилась Лукерья, принялась старательно разводить в кадушке воду, а затем, уловив момент, внезапно опрокинула ее пленнице на голову. Визг захлебнулся. Пока татарка протирала залитые глаза, мужчины кинули ее на скамью, принялись стегать вениками. Причем, похоже, от души, а не из желания прогреть и смыть грязь. Девушка брыкалась, пытаясь отбиться от ударов, опять начала визжать – но тут подкралась женщина и снова под общий хохот вылила на нее ведро воды.
– Давай-давай, отродье басурманское, – посоветовал Ждан. – Принимай причастие русское.
Поняв, что вырваться из рук истязателей не получится, Алсу свернулась калачиком, одновременно спасаясь и от нескромных взоров, и от сыплющихся на тело ударов, но не тут-то было – пленители сохраняли решимость отмыть ее целиком, от пяток и макушки до пупка, а потому, растерев в волосах настойку ромашки и смыв его водойой, пройдясь вениками по спине и ногам, опять мужчины взялись за жертву, повернули на спину, раскинули руки и развели ноги, открыв своим взорам и веникам нетронутую девичью грудь, похожую на две перевернутые пиалы из чуть желтоватой слоновой кости, украшенные остроконечными сосками, впалый мускулистый живот, рыжие кудри внизу.
– Тепленькой… – Лукерья выплеснула на невольницу новый поток.
Татарка всхлипнула, закрыла глаза и отвернула лицо в сторону. Честное слово, Андрею стало ее жалко. Но он твердо помнил внушенную еще начальной школой истину: чистота – залог здоровья. А потому вмешиваться не стал.
