истрепанное ветром дерево.
Я помогал Дэну разгружаться, пока Сидни расплачивался с водителем, а Джордж бился с калиткой, заглядевшись на отделенных ею уток. И грузовик укатил.
- Давайте построим палатки возле дерева! - сказал Джордж.
- Поставим, - сказал Сидни, отпирая для него калитку.
И мы их поставили - в уголку, от ветра подальше.
- Кто-то должен разжечь примус, - сказал Сидни, и, после того как Джордж обжег себе пальцы, мы уселись возле спальной палатки и говорили про автомобили и радовались, что мы на воле, вместе; мы лениво наслаждались, и все мы помнили, что море плещет о скалы совсем близко внизу и потом откатывает и катит вдаль, а завтра мы будем купаться, играть в мяч и, может быть, мы встретим трех девочек. Старшая - для Сидни, самая некрасивая - для Дэна, самая младшая - для меня. Джордж, разговаривая с девочками, разобьет очки. Слепой как крот, он будет вынужден уйти и наутро скажет: 'Простите, что вас бросил, я одно дело вспомнил'.
Был шестой час. Папа с мамой кончили пить чай; убрали со стола тарелочки со знаменитыми замками. Папа с газетой, мама с моим носком в неясной сизой дымке уплывали наискось влево, в гору, на какую-то дачу и оттуда слушали дальние детские возгласы над теннисным кортом и думали о том, где и что делает их сын. А я был сам по себе, с друзьями, в поле, жевал былинку и говорил: 'Демпси сделает его одной левой' - и думал про то, как огромный кит, которого никогда не видел отец Джорджа, взбивает морскую гладь или горой уходит вниз, под воду.
- Спорим, я первый поле перебегу!
Мы с Дэном побежали по коровьим лепешкам, Джордж пыхтел сзади.
- Пошли к морю.
Сидни - в защитных шортах, как воин - провел нас через плетень с одного поля на другое, ниже, в лес и, по вереску, на опушку, к краю обрыва, где дрались возле палатки двое здоровенных малых. Один другого, я видел, укусил за ногу, ловко, свирепо они надавали друг другу по морде, один увернулся, другой наскочил, уложил его ничком. Я узнал Паяльника и Черепушку.
- Привет, Паяльник, Черепушка! - сказал Дэн.
Черепушка завел руку Паяльника за спину, разок-другой ее дерганул и, улыбаясь, поднялся.
- Привет, ребята! Привет, Кашлик! Как твой папаша?
- Спасибо, хорошо.
Паяльник лежа щупал ушибленные кости.
- Привет, ребята! Как ваши папаши?
Они были больше и хуже всех в школе. Каждый божий день они ловили меня до уроков, совали в мусорную корзину и корзину ставили учителю на стол. Иногда мне удавалось выбраться, иногда нет. Паяльник был тощий, Черепушка толстый.
- Мы разбили лагерь на Баттонс-филд, - сказал Сидни.
- А мы тут курс лечения проходим, - сказал Черепушка. - Ну, как наш Кашлик? Дает ему папа пилюли?
Мы собрались на берег - Дэн, Сидни, и Джордж, и я, - мы хотели побыть вместе, друг с другом, бродить, орать у самого моря, бросать в волны камешки, вспоминать разные приключения и наживать новые, чтоб потом было еще о чем вспоминать.
- Мы с вами, - сказал Черепушка.
Он взял под ручку Паяльника, и они пошли за нами, передразнивая разлаженную походку Кашлика и охлестывая прутиками траву.
Дэн спросил с надеждой:
- Вы сюда надолго, Паяльник и Черепушка?
- На две недели, как отдать, Дэвис, Томас, Эванс и Хупинг.
Мы дошли до Мьюслейда, бросились на песок, и я стал его собирать и просеивать между пальцев, а Джордж сквозь свои двойные линзы смотрел неотрывно на море, и Сидни и Дэн ссыпали ему на ноги песок, а Паяльник и Черепушка сидели рядом, как двое стражников.
- Мы хотели было в Ниццу податься, - сказал Паяльник, и он ее срифмовал с чечевицей и ткнул Черепушку под ребра, - но здесь воздух для цвета лица пользительней.
- Почище, чем травки, действует, - сказал Черепушка.
В восторге от своего поразительного остроумия, они снова боролись, кусались, бросали друг другу в глаза песком, пока не полегли от смеха, и Черепушка стал утирать кровь из носа бумажной салфеткой. Джордж лежал укрытый песком по пояс. Я смотрел, как море медленно скользит прочь и над ним ссорятся чайки, а солнце начинает смирно сползать к закату.
- Гляньте на Кашлика, - сказал Паяльник. - Правда, необыкновенный? Из песка растет! У Кашлика нету ног.
- Бедный Кашлик, - сказал Черепушка. - Самый необыкновенный мальчик на свете.
- Необыкновенный, - сказали они хором. - Необыкновенный, необыкновенный, необыкновенный.
И они сочинили песню и дирижировали своими прутиками.
- Он не мо-жет плавать.
- Он не мо-жет бегать.
- Он не мо-жет учиться.
- Не мо-жет мяч гонять.
- Не мо-жет в лапту играть.
- Не мо-жет писать.
Джордж стряхнул с себя песок:
- Могу!
- Плавать можешь?
- Бегать можешь?
- Мяч гонять можешь?
- Отстаньте вы от него, - сказал Дэн.
Они, сопя, вплотную на нас надвинулись. Море убегало уже во всю прыть. Мрачным голосом, грозя пальцем, Паяльник сказал:
- Ну, по всей правде, Кашлик, ты необыкновенный? Очень даже необыкновенный? Говори - да или нет?
- Без всяких - да или нет? - сказал Черепушка.
- Нет, - сказал Кашлик. - Я могу плавать, и могу бегать, и я умею играть в крикет. Я никого не боюсь.
Я сказал:
- Он в прошлом году был вторым в классе.
- О! Значит, он необыкновенный. Нет? Был вторым, может и первым заделаться. Хотя это ж чересчур обыкновенно. Кашлик пусть остается вторым.
- Ответ получен, - сказал Черепушка. - Кашлик необыкновенный!
И опять они запели.
- Он отлично бегает, - сказал Дэн.
- Это еще доказать надо. Мы вот с Черепушкой сегодня все Россили пробежали. Черепушка не даст соврать.
- До последнего сантиметрика.
- Может, Кашлик тоже пробежит?
- И пробегу, - сказал Джордж.
- Ну валяй.
- Не хочу.
- Необыкновенный Кашлик не может бегать, - пели они, - не может, не может, не может.
Три девочки, все милые, все в белых коротеньких брючках, держась за руки, появились из-за скал. Руки, ноги и шеи у всех у них были шоколадного цвета. Они улыбались, и я видел сверкание зубов. Они ступили на песок, и Паяльник с Черепушкой заткнулись. Сидни пригладил волосы, встал, небрежно сунул руки в
