карманы и шагнул к девушкам, а те, стоя тесно рядышком, коричневые, золотые, не слишком внимательно любовались закатом, теребили шарфики и улыбались друг дружке. Сидни остановился перед ними, осклабился:
- Привет, Гуинет! Ты меня не узнаешь?
- Ах, скажи-ите, - шепнул Дэн у меня над ухом и комически откозырял Кашлику, все не отрывавшему глаз от убегавшего моря.
- Какой сюрприз! - сказала самая высокая девочка. Легкими, летающими жестами, будто раздавала цветы, она представила Пегги и Джин. Я прикинул: без толстой Пегги - кривоватые ноги, стрижка под мальчика - я могу легко обойтись, она явно для Дэна; Сиднина Гуинет, роскошная штучка лет аж шестнадцати, неприступна и безукоризненна, как девица из магазина Бена Эвана; а вот Джин, застенчивая, кудрявая, с соломенными волосами, создана для меня. Мы с Дэном медленно двинулись к девочкам.
Я выдал два замечания: 'Помни, Сидни, двоеженство запрещено' и 'Простите, не успели подать вам прилив'.
Джин улыбнулась, ввинчивая пятку в песок, а я приподнял кепку:
- Привет!
Кепка свалилась к ее ногам. Я нагнулся, и три куска сахара высыпались у меня из кармана.
- Я лошадь кормил, - сказал я и покраснел, потому что все три девочки расхохотались.
Можно было расшаркаться, широко метя песок кепкой, послать им непринужденный воздушный поцелуй, назвать сеньоритами и наверняка заставить их улыбнуться. Или, например, стать в отдалении, это даже лучше, волосы мои развевал бы ветер, хотя ветра в тот вечер не было и помину, и, окутанный тайной, я бы разглядывал солнце, гордо, не удостаивая девочек ни единым словом. Но конечно, у меня горели бы уши, и внутри меня сосала бы пустота, внутри меня переполняли бы голоса, гудели, как в раковине. 'Скорей, скорей что-нибудь им скажи, пока не ушли!' - надсаживался бы самый настойчивый голос, нарушая томительное молчание, пока я стоял бы, как Валентино*, на краю ослепительной невидимой песчаной арены.
* Рудольф Валентино (1895-1926) - американский актер, кинозвезда, тип 'латинского любовника', рокового соблазнителя.
- Правда, тут здорово! - сказал я.
Я обращался к одной только Джин. Вот она, любовь, думал я, когда она кивнула головкой, откинула кудри, сказала:
- Лучше даже, чем в Портколе.
Паяльник и Черепушка были два бандита из ночного кошмара. Я про них забыл, когда мы с Джин стали подниматься в скалы, но я оглянулся, чтобы проверить, не цепляются ли они снова к Джорджу, не дерутся ли между собой, и увидел как Джордж скрывается за утесом, а они внизу разговаривают с Сидни и с девочками.
- Тебя как зовут?
Я сказал.
- Валлийское имя, - сказала она.
- Вот у тебя имя красивое.
- Ну! Самое обыкновенное.
- Я тебя увижу еще?
- Если хочешь.
- Конечно хочу! Можно завтра утром вместе пойти купаться. Или орлиные яйца искать. Здесь орлы водятся, ты знала?
- Нет, - сказала она. - А кто этот красивый мальчик, высокий и брюки грязные?
- Вовсе он не красивый, это Паяльник. Он в жизни не моется, не причесывается и вообще хулиган и врун.
- А по-моему, он красивый.
Мы пошли на Баттонс-филд, я показал ей наши палатки изнутри, дал яблоко из запасов Джорджа.
- Мне бы сигаретку, - сказала она.
Уже стемнело, когда пришли остальные. Паяльник и Черепушка оба держались за ручку с Гуинет, Сидни шел с Пегги, а сзади, посвистывая, руки в карманах, шел Дэн.
- Вот это парочка, - сказал Паяльник. - Сидят наедине и хоть бы за ручки взялись. Тебе лечиться надо, - сказал он мне.
- Эдак род людской переведется! - сказал Черепушка.
- Ой, да ну тебя! - сказала Гуинет. Она его отпихнула, но она хохотала, и она ничего не сказала, когда он облапил ее.
- Не развести ли нам огонек? - сказал Паяльник.
Джин всплеснула руками, как актриса. Я знал, конечно, что ее люблю, но мне абсолютно не нравилось все, что она говорила и делала.
- А кто будет разводить?
- Пускай он, у него получится. - И она ткнула в меня пальцем.
Мы с Дэном собрали хворост, и к тому времени, когда совсем стемнело, у нас уже трещало пламя. В спальной палатке, прижавшись друг к другу, сидели Паяльник и Джин. Ее золотистая головка была у него на плече. Рядом шушукались Черепушка и Гуинет. Бедный Сидни держал за руку Пегги.
- Теплая компашка, а? - сказал я, глядя, как Джин улыбается огненной тьме.
- Потяни меня за палец, - сказал Дэн.
Мы сидели у костра на краю луга. Совсем далеко, отступив, еще шумело море. Мы слушали голоса ночных птиц: 'У-у! У-у!'
- Не люблю я этих сов. Глаза могут выцарапать! - сказал Дэн, чтобы не слышать тихого говора в палатке. Хохот Гуинет проплыл по ставшему вдруг из черного лунным лугу, но Джин, сидя с этим чудовищем в теплой укромности, молчала и улыбалась. Я знал: ее ручка в руке Паяльника.
- Ох эти женщины, - сказал я.
Дэн сплюнул в костер.
Мы, старые, одинокие, чуждые желаниям, сидели в ночи, когда в световой круг призраком вошел Джордж и так стоял, дрожа, пока я не сказал:
- Где ты был? Куда запропастился? Чего дрожишь?
Паяльник и Черепушка выглянули из палатки.
- А, Кашлик, привет! Как твой папаша? Ты где это шлялся? Где тебя носило?
Джордж Хупинг еле стоял на ногах. Я протянул было руку - его поддержать, но он ее оттолкнул.
- Я пробежал Россили! До последнего сантиметрика! Вы говорили, я не могу, а я пробежал! Я все время бежал!
В палатке поставили на патефон пластинку. 'Нет, нет, Наннет'.
- Все время бежал? В темноте, а, Кашлик?
- И - спорим - побыстрей вас бежал! - сказал Джордж.
- Это уж точно, - сказал Паяльник.
- Ты что думаешь, мы десять километров бежали? - сказал Черепушка.
Пластинку сменили на 'Чай для двоих'.
- Слыхали? Вот это да! Вот это необыкновенно! Я ж говорю необыкновенный Кашлик. Всю ночь бежать!
- Необыкновенный, необыкновенный, необыкновенный Кашлик! - сказали они в один голос.
Как один человек о двух головах, они тянулись из палатки во тьму следом за собственным гоготом. А когда я опять оглянулся на Джорджа, он лежал навзничь и крепко спал в высокой траве и пламя подбиралось к его волосам.
НУ ПРЯМО ЩЕНКИ
Забившись от ветра под железнодорожную арку, я одиноко смотрел на далеко убегавший в ранние сумерки грязный песок - несколько мальчишек, две- три торопливых парочки на берегу, - когда двое молодых людей как из-под земли выросли рядом и спички, чиркнув, озарили лица под кепками в крупную клетку.
У одного была симпатичная физиономия: брови, смешно спешащие к вискам, глаза темные, теплые, глубоко посаженные, простодушные, и пухлый, мягкий рот. У другого - боксерский нос и тяжелый подбородок в рыжей щетине.
Мы смотрели, как выбегают из маслянистого моря мальчишки. Голоса взрывались под гулкой аркой и
