Горы преподносят нам неприятные сюрпризы -- не только в виде природных катаклизмов, но и душевных обвалов. Бывает, люди в горах раскрываются самым неожиданным и непостижимым не только для других, но и для самих себя образом. Как к этому отнестись -- вот в чем вопрос. Еще недавно все было ясно в нас и вокруг нас. Казалось, если не все можно предвидеть и предусмотреть, уж во всяком случае можно все объяснить. Для загадок в душе и мире не оставалось места. Так было совсем недавно. Теперь мы повзрослели. Поэт повзрослел на четверть века раньше.
x x x
Из нашего сегодня хорошо видно, что объективно рассказ Елисеева не о дружбе, не о надежности -- о бездонности человека. Проще: о том, какой он разный и загадочный. Вот ведь опытный, надежный, профессионал -- а в не самой сложной ситуации как подменили. Что взбунтовалось в этот миг в его душе? Что заслонило прошлый опыт?
В 1966 году Высоцкому, слушавшему Елисеева, было двадцать восемь. 'А что было со Славой?' (самым физически пострадавшим в той истории), -- спросил ВВ. И написал песню об испытании на прочность.
Что он взял из рассказа Елисеева122 в песню о друге? А почти ничего -только крик Ласкина и его бездействие. Кое-что попало в текст из сюжета фильма 'Вертикаль', вернее, из трактовки Высоцким характера своего героя (в прошлом у радиста Володи какой-то срыв, из-за чего, видимо, его и не берут на восхождение). Остальной материал поставило автору наше традиционное понимание дружбы (например, что друг познается в беде и т.п.)123.
Посыл, на котором строится сюжет, прост: если не уверен в человеке, испытай его в трудном деле -- подведет или нет. Тогда и узнаешь, каков он. Эта смысловая схема лежала в основе даже не столько рассказа Елисеева, сколько бытовавших в то время представлений о дружбе как фундаменте человеческих отношений. Те обертоны разыгравшейся в горах драмы, о которых сказано выше, в песню о друге не попали. Потому что психологически Высоцкий до нее не созрел. Но он не прошел мимо этой драмы человеческой души124. Годы спустя он напишет потрясающей искренности исповедь, истоки которой здесь, в 'Песне о друге', в рассказе Л.Елисеева.
Дурацкий сон, как кистенем,
Избил нещадно.
Невнятно выглядел я в нем
И неприглядно...
... а после скажут: 'Он вполне
Все знал и ведал!..' -
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.
Как просто судить других, помните: 'Ласкин <...> вполне мог сбросить с отходящей скалы наши веревки -- и все было бы нормально'. Но дело не в этих совпадениях, а в точке обзора. Больнее и чаще, как оказалось, нам выпадает копаться в собственных срывах. Зрелый поэт дал слово оступившейся душе (не впервые ли она затосковала в 'Кораблях'?) -- и категоричное, подогретое азартом молодости Ты его не брани -- гони выплавилось в милосердное:
Если где-то в глухой неспокойной ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю -
Не таись, не молчи -- до меня докричи...
И совсем уж прямая отсылка к песне о друге:
... Может быть, ты устал, приуныл,
заблудился в трех соснах -
И не можешь обратно дорогу найти?..
Занимательно: песню 'Если друг оказался вдруг...' признавали все -- и поклонники, и хулители (а хвалили даже авторы разгромной статьи в 'Советской культуре' тридцатилетней давности 'О чем поет Высоцкий' и национал-патриотические критики в публикациях 80-х годов). Ни до, ни после выступления Д.Кабалевского никто не сомневался, что эта песня -- о дружбе. Почему ее этическая небезупречность оставалась незамеченной125?
Это малая часть вопроса о степени адекватности восприятия песен Высоцкого, восходящего к проблеме восприятия песни вообще, песни как жанра, проблеме, мало разработанной и теоретически, и практически. По поводу же песни 'Если друг...' скажу только, что Высоцкий-поэт сам воплощал в восприятии его аудитории образ настоящего друга, и это вместе с другими факторами заслоняло от слушателей объективный смысл описываемой ситуации. Укажу все-таки на один из этих факторов: мне представляется, что в живом движении любой песни аудитория воспринимает в основном лишь смысловую схему, лежащую в основе ее текста. А схема эта у песни о друге, как мы помним, целиком умещалась в границах этических норм своего времени.
Д.Кабалевский оказался не прав в главном -- в том, что отнес все им сказанное не к недостаткам конкретной песни, а на счет автора. Высоцкий же совсем не так понимал дружбу.
1994. Публикуется впервые
11. 'И НЕ ДРУГ, И НЕ ВРАГ, А ТАК...'
Эта глава, посвященная теме дружбы в поэзии Высоцкого, была опубликована в самом начале 90-х годов126* без главки о 'Кораблях'. Тогда высоцковедение только начиналось, и полемика с коллегами мне показалась неуместной. В этой книге текст публикуется полностью.
Уже в ранней песне о неравном воздушном бое впервые появляются строки, заключающие в себе формулу дружбы:
Сегодня мой друг защищает мне спину...
По этой формуле, признаки дружбы -- совместное действие; готовность прийти на помощь, даже рискуя собой; абсолютная уверенность в друге = его надежность (друг -- человек, к которому я не боюсь повернуться спиной, зная, что не получу от него удар в спину).
В основе дружбы -- честность, открытость127. И еще -- родственность восприятия мира и отношений с ним. Этот исток дружеских отношений обретает предельное выражение в мотиве самоотождествления героя с другом, в их слиянии в некое нерасторжимое единство:
... Только кажется мне -
Это я не вернулся из боя.
Понятие родства (в широком значении) лежит в основе отношений дружбы: недаром у ВВ слова 'друг' и 'брат' синонимы, причем второе слово несет более широкий, фундаментальный смысл128. Появление слова 'брат' в тексте всегда совпадает с кульминацией:
Скажите всем, кого я знал:
Я им остался братом!
Это авторское понимание дружбы и ее значимости в человеческих отношениях. А что и как говорят о ней персонажи ВВ, его стихи?
x x x
Мотивы дружбы, дружеских отношений встречаются у Высоцкого часто: слово друг и его производные появляются более чем в семидесяти текстах, но почти всегда они маргинальны:
Иду с дружком, гляжу -- стоят.
Они стояли молча в ряд...
В подобных случаях сложнее обнаружить тенденцию, и все же она заметна. Так, самый верный из постоянных спутников мотива дружбы -- 'друг, оказавшийся не-другом'. Недаром у ВВ слова друг, друзья часто имеют негативный контекстуальный смысл ('друзья' = 'недруги'), а то и прямо противоположный общепринятому ('друзья' = 'враги'):
Не хлещите вы по горлу, друзья мои!..
... Други!.. Вы, как псы -- кабана, загоняете.
В этом примере в облике другов сливаются два ключевых у Высоцкого образа охоты -- загонщики и псы (cр. раздельное Кричат загонщики и лают псы до рвоты), и тем отрицательная оценка другов как бы удваивается.
Не раз в стихах ВВ встречается замена слова друг на противоположные по смыслу:
С соседями я допил и с друзьями...
С соседями я допил, сволочами...
Интересный пример дарит нам текст 'Я из дела ушел...':
Растащили меня,
И я знаю, что львиную долю Но я счастлив, что львиную долю
