при этом ловко со всем управлялся, и костылем, и хромой ногой, стаканчиком в руке, настолько ловко, что я устало подумала: «Еще один».
— Да, — сказала я, — правда.
Я действительно вертела в руках зажигалку, старую, еще бензиновую, с необычной гравировкой.
— Можно посмотреть? — поинтересовался он и причудливо повернул голову, чуть наклонив шею, отчего стал похож на птицу.
Я улыбнулась и протянула зажигалку. Он повертел ее в руках и вернул.
— Вы как-то причастны к театру? — спросил он, опуская подмышку на костыль. При этом его голова тут же легла на плечо и, чуть вывернутая, озиралась вокруг. Теперь птица казалась ученой, умеющей говорить.
«О, Господи, — подумала я, — началось». Но все же я заставила себя и сложила губы в еще одну вежливую улыбку.
— Нет, нисколько.
— Странно.
Он осмотрел меня с головы до ног, даже отступил назад, чтобы было удобнее, честное слово, только итальянцы позволяют себе такое.
— У вас богатая фактура, я так и вижу вас в движении.
— Хотите, я пройдусь, — сказала я. — Мне только платье мешает, узкое очень, но я могу снять.
Он рассмеялся, впрочем, улыбка, искусственная, полузастывшая, и до этого не сползала с его лица. Глаза смотрели остро и холодно и совсем не подходили ни к смеху, ни к веселью.
— Это смешно. — Слава Богу, он понял, что я шучу, хотя ничего смешного в моих словах не было. — Нет, не надо, я и так вижу. Вы ведь американка? — вдруг спросил он, и опять улыбка неестественно расползлась по его лицу.
— Да, — ответила я, — как вы так проницательно догадались? Не может быть, чтобы по акценту. — Видимо, это опять было смешно, потому что он вновь засмеялся.
— Да уж, различил.
Он продолжал посмеиваться, но в смехе его не было веселости, он даже не хотел этого скрывать. Плечо его снова плюхнулось на костыль, и голова сразу перекосилась, даже глаз отъехал в сторону, он и вправду был похож на птицу, и, вот так продолжая скособоченно разглядывать меня, повторил:
— Как тут не различишь, конечно, различил. — И вдруг, не меняя наклона головы, ни расползшейся, придурковатой улыбки, не расправляя сморщившегося лба, сказал:
— Вы никогда не задумывались о том, что внешность зачастую определяет судьбу?
Я хотела ответить, но он остановил меня, я не поняла как, потому что ничего не изменилось в его лице, только застыло еще сильнее.
— Нет, вы не поняли, не характер, даже не поведение, а судьбу. По внешности можно понять, что произойдет с человеком в будущем.
Я хотела спросить: «Ну и что же произойдет со мной?» — а как же иначе поддерживать этот идиотский разговор? — но тут, слава Богу, рядом мелькнул Джонни, и я поймала его молящим взглядом. Он и вправду был здесь, как рыба в воде, сразу хлопнул старика по плечу, улыбка его толстых губ стала шире растянутых губ моего навязчивого собеседника, как будто они соревновались именно в ширине улыбки Только у Джонатана она была добрая.
— Ха, — сказал он, — тебя Альфред развлекает. Я улыбнулась Альфреду, мол, ах, так вот вы кто.
— А это, Джеки, кстати.. — Он остановил кого-то проходящего мимо, — Дино, привет.
Тот обернулся и подошел к нам, мне показалось, что я видела его прежде. «Где же я видела его?» — подумала я.
— Это Джеки, а это Дино. — Мы улыбнулись друг другу, как полагается.
— Так вот, дорогая, — Джонатан обнял меня за талию, слишком демонстративно, именно так, чтобы все поняли, что он ко мне имеет только дружеское отношение, — раз Альфред тебя оценил, то это неспроста.
— Почему неспроста? — спросила я, вновь отвесив старцу учтивую улыбку.
— Потому что, — смеялся Джонни, — если Альфред кого оценил, это всегда неспроста.
Они все трое засмеялись, все, кроме меня. Джонатан понял, что мне неловко, и сразу осекся.
— Нет, серьезно, Альфред — это наш знаменитый режиссер, ты ведь слышала, — он назвал фамилию, и я вздрогнула, настолько она была знакома. — А ты небось стоишь и дерзишь тут, я ведь тебя знаю, наверняка уже кучу гадостей наговорила.
Он перевел взгляд на старика, и улыбка сразу прибавила в ширине.
— Дерзит, Альфред, или не дерзит?
— Дерзит, — согласился тот, — но в меру. Хорошо, в меру дерзит.
— Ну, тогда ладно. — Джонни снова хлопнул его по спине. — Ты тоже будь осторожна с ним. Жуткий бабник. — Это уже он сказал мне. Теперь я ждала хлопка по спине. — Но Гениям позволяется, им все позволяется. — И вновь старику:
— Но она ведь не актриса и не итальянка, Альфред, она холодная. Тебе будет сложно с ней.
— Не знаю, не знаю. — Глаз Альфреда еще больше скосился и застыл на мне в сомнении, и я не поняла, в чем он не уверен, то ли в моей холодности, то ли в том, что ему будет сложно со мной. Теперь, зная, кто он такой, я посмотрела на него другими глазами; то, что мне секунду назад казалось навязчивостью, вдруг приобрело пусть и несколько извращенный, но смысл.
«Что он сказал про судьбу? — вспомнила я. — А, что ее можно определить по внешности. Это странно».
— Ладно, маэстро, пойдем, у меня к тебе дело есть, — сказал Джонни старику, и, хотя тот все еще смотрел на меня, как птица, одним глазом, не отрываясь и не моргая, я выдержала взгляд и не отвела свой. Но Джонни уже утаскивал его в сторону, и я слышала, как он говорил, как бы шутливо, но на самом деле пряча за шуткой уважение:
— Мне твоя проницательность нужна, маэстро, и мудрость. Особенно мудрость. — И уже отойдя, обернулся:
— Дино, подожди меня, мне надо поговорить с тобой. — И при этом еще успел подмигнуть мне.
Я снова взглянула на Дино, теперь мы были вдвоем.
— Где-то я видела вас, смотрю и не могу вспомнить. — Мне стало неловко, и я улыбнулась.
— Конечно видели. С полчаса назад, на сцене. Я даже схватила его за руку.
— Конечно, вы же играли в спектакле. Вы же играли этого, как его…
Он кивнул.
— Я вас сразу узнал. Вы сидели в первом ряду с Джонни. Вы очень внимательно слушали, я выбрал вас как «Зрителя». Ну, вы знаете, есть такой сценический прием, выбрать одного зрителя, который наиболее гармонично присутствует в спектакле, и играть только для него.
— Да, да, — сказала я, — я знаю.
Он говорил быстро, но не скороговоркой, а отчетливо, легко разделяя слова, и от этой непривычной манеры сам голос его, мягкий и плавный, звучал взволнованно. Я вгляделась в его лицо, не то что смуглое, но, казалось, с сильным загаром. Черные, кудрявые волосы были длинными, а глаза, миндалевидные, но светлые, придавали всему лицу необычную выразительность. Он был крепкий, среднего роста, чуть выше меня, и я сразу заметила правильную трапецию его фигуры и неровности мышц под рубашкой.
— Да, правда, — снова сказала я, — конечно, я помню вас, вы очень хорошо играли. — И я попыталась отпить из стаканчика, но он оказался пуст.
Он заметил и взял у меня стаканчик.
— Я знаю один рецепт, вам понравится, — сказал он и отошел к столу.
Я смотрела на него, он двигался настолько складно, что были заметны играющие мышцы под рубашкой, и вообще, его лицо, тело, даже волосы говорили о гармонии. Дино вернулся и протянул мне стакан, я попробовала.
— Очень вкусно, — сказала я, — спасибо. Вы правда хорошо играли.
Чем дольше я смотрела на него, тем лучше я вспоминала его роль.
— Да нет, что вы. У меня маленькая роль, совсем крошечная. Я недавно в труппе, Альфред только
