я так тряхнула кистью, что он испуганно отпрянул. «Пусти, — сказала я. Он начал уговаривать, но я перебила:
— Мне не нравится. Я не хочу больше, понял, не хочу!»
Я быстро оделась и ушла. Но ощущение замаранности еще долго присутствовало во мне. Знаешь, это был урок, первый такого рода. Я даже испугалась».
Я снова пошла на обгон, опять рискованный, но я уже привыкла и к машине, и к риску.
«Кстати, я знаю в чем дело, — продолжала я сочинять письмо к Стиву, когда заняла свою полосу. Дорога извивалась, но повороты мне уже не мешали. — Дело в том, что ты и Дино приучили мое тело подчиняться чувству. И тело привыкло. Когда я была с тобой, потом с Дино, тело и чувство совпадали в резонансе и рождали счастье. Но чувство может усиливать не только радость, но и неприязнь, и тогда эмоциональное раздражение переходит в физическое: в тошноту, головокружение, рвоту. И именно это произошло со мной. После того случая я решила, что буду аккуратнее в выборе, иначе слишком дорого приходится платить».
Я сбросила ногу с газа, придавила тормоз, слишком крутой поворот для такой скорости, машина хоть и прижалась к асфальту, но все равно рвалась в сторону, к обрыву, и я невольно сжалась: вдруг не удержу. Но я удержала и снова утопила газ, до нового поворота. Нет, я не буду с ним спать, подумала я. Я должна быть уверена в нем.
Я еще издалека увидела, что он догоняет. Я сразу различила его еще очень далекие, почти несуществующие фары.
Они так нервно дрожали, в самом их свете уже предполагалось ускорение, и по тому, как они колыхались, то падая вниз, то взлетая, я поняла, что он выжимает из моей маленькой машинки то, о чем не догадывалась ни я, ни она сама. Но я уже подъезжала к городу, до площади оставалось километров десять, не больше, и самое интересное, во всяком случае для меня, только начиналось.
Мысли, воспоминания — все в сторону — это из-за них я могу проиграть. Я вжалась в сиденье, но не от ускорения, я просто почувствовала себя частью системы, объединившей автомобиль, шоссе, а вот сейчас еще и меня в единое целое. И сразу же поняла, в чем секрет скорости: надо дать свободу рукам и ногам, но главное, интуиции, чутью. Это как в сексе: главное — избавиться от контроля головы, потому что голова не поспевает, она все портит, сомневаясь и отвлекая. Рефлексы надежнее.
Я думала, что ехала быстро, что быстрее нельзя, я думала, что этому петляющему, изворачивающемуся, стремящемуся смахнуть, сбросить, этому брыкающемуся полотну дороги надо подчиниться. Я не знала, что его само легко подчинить. Мой взгляд быстро привык к мельканию — встречные машины, обгоняемые, — потом и это прошло, и я поняла: зрение срослось со слухом, с поворотом руля, с напряженным до надрыва вниманием, его уже нельзя отделить. Я не знала, что именно я делаю, машина ходила подо мной, как заведенная игрушка, но я доверилась ей, а она мне. Желтый обруч настигающих фар уперся в меня уже на улицах города. Я не могла понять, как он догнал меня, мне казалось, я выжала из машины, из дороги все, каждый сантиметр, каждую секунду, но он все же догнал. Но не перегнал ведь. И не перегонит! — решила я.
Раза три он пытался обойти меня, петляя в городском, все еще не погасшем полуночном движении, но я подставляла бока и оттесняла его к самым стенам домов, и он каждый раз уходил назад, резко, почти не использовав расстояния. Один раз я все же зажмурилась, не закрыла глаза, но зажмурилась. Я думала, что все, я подставила его под встречный грузовик, он вырос гигантом по сравнению с преследующей меня наперстковой машинкой. Их отделяли всего лишь метры, и я зажмурилась, я уже почти слышала грохот вывороченного железа и пронзительный звон разлетающегося стекла, я видела обезображенный каркас автомобиля и влипнувшего в него человека. Но когда я все же скосила глаза, моя машина по-прежнему маячила слева, чуть позади, и я не поняла, куда делся грузовик, не мог же он почудиться мне.
— Что он, перелетел через грузовик, что ли? — подумала я вслух и услышала в своем голосе непривычную злость.
Я зря подумала, вроде бы пустяк, но не следовало. Я уже давно почти не смотрела вперед, только назад, чтобы не пропустить его очередного рывка, но я зря отвлеклась, когда взглянула, сзади его не оказалось. Я даже успела оглянуться: его не было и слева. Но больше я ничего не успела, потому что сразу увидела его лицо справа от себя, немыслимо близко, отделенное лишь сантиметрами, другое, незнакомое, воспаленное даже в профиль.
Как это он, там ведь тротуар! — успела подумать я и вдавила газ, и всему телу стало больно. Я почти отсекла его, но не повезло, дорога скользнула вправо, его левый бок почти царапнул по моей правой передней фаре, я могла еще раздавить его и не дать уйти окончательно, я так и должна была сделать, но нога уже отпустила газ, пусть лишь слегка, но этого оказалось достаточно. Машина передо мной, брызжа выхлопом, плюясь и шатаясь, еще раз мелькнула под световым потоком моих фар, я видела затылок ее водителя, в самой посадке его головы я прочла приговор, и поняла, что мне уже его не догнать.
Он сидел на брусчатой мостовой, подогнув под себя ноги. Сидя, он показался мне маленьким, даже щуплым, наверное от изнуренного, потерявшего плоскость, потемневшего лица, я не узнала бы его, если бы не моя машина. Я тоже устала, я едва не упала, когда выходила из машины, ноги, привыкнув быстро нажимать на педали, отвыкли держать и предательски подло подгибались, отказываясь идти. Я была в платье, но плевать, и я села на камни рядом с ним, выставив коленки вверх.
— Если бы дорога не ушла вправо, ты бы не обошел меня, — сказала я. — Почему ты взял вправо? Ты знал, что она поворачивает?
Он пожал плечами.
— Это все не имеет значения — Его замороженный голос лишь начинал отходить, только освобождаясь, но еще не освободившись.
— Почему? — спросила я.
— У тебя не было шансов. Я так или иначе обошел бы тебя. — Он снова пожал плечами.
— Почему? — снова спросила я.
— Я профессионал. — Он снова замолчал. Мы так и сидели, и молчали. У меня отваливались не только ноги, но и руки тоже, и шея.
— Ты устал? — Я сама не заметила, когда стала говорить ему «ты», но, в конце концов, я проиграла.
— Нет, — поморщился он.
— А выглядишь усталым.
— Напряжение сходит. Мне надо минут двадцать и все будет в порядке. А ты?
Он, наконец, взглянул на меня. Глаза его были точкой. «Как тогда, у Стива, — вдруг вспомнила я, — когда я его рисовала».
— Я устала, — призналась я. Зачем лукавить? — Не чувствую ни ног, ни рук.
Он кивнул, понимая.
— Это с непривычки. Пройдет. Ну что, пойдем пить? — сказал он через минуту.
— Пойдем, — согласилась я и, как бы делясь с ним сомнением, добавила:
— Все равно больше ничего не остается.
Он поднялся, я удивилась, без помощи рук, просто взял и встал, как со стула, и протянул мне руку. Она была спокойная, его рука, не такая сильная, как у Дино, а, скорее, хваткая, цепкая, я сразу почувствовала: возьмет и не отпустит. От Дино я могла вырваться, я знала, что его пальцы в конце концов разожмутся, а здесь сразу поняла — бесполезно. И вздрогнула от мысли и еще от прикосновения. «Удивительно, — подумала я,
— я давно не волновалась, даже приятно».
— Кстати, меня зовут Рене, — сказал он, когда мы сели, и я удивилась, мне казалось, что я знаю его очень давно.
— Странно, — улыбнулась я, — я даже забыла, что не знаю твоего имени. Эта гонка и прочее, — я махнула рукой. Он молчал, я тоже помолчала. — Странно, да?
— Да, — сказал он и посмотрел на меня. — Я тоже не знаю твоего имени.
Я назвалась.
— Джеки, — повторил он за мной, — это Жаклин? Вам подходит это имя.
Мы снова замолчали, но паузы не давили, они являлись всего лишь разумной передышкой.
