Этот вопрос был сразу и ответом.
- Изабо считает, что вам все-таки стоит поступать в академию. А раз Изабо взялась вам помочь, то обязательно поможет, - подумав, добавила Верочка.
- А зачем ей вдруг понадобилась эта благотворительность? - в упор спросил уязвленный Валька.
Он не ожидал, что так смутит своим вопросом Верочку.
- Изабо - очень добрый, очень чуткий человек, - сказала она после довольно долгой паузы, в течение которой и глаза опускала, и ладони к щекам прижимала, сгоняя внезапный румянец. - Она никому в помощи не откажет. У меня было такое трудное время... со здоровьем стало плохо, точнее, вышло резкое ухудшение... Вот вы почему-то не спрашиваете, где я работаю или учусь, а я нигде не работаю и не учусь, потому что не могу. Деньги себе на пропитание, правда, зарабатываю. Я печатаю на машинке, беру заказы. Сама решаю, когда мне работать, когда отдыхать. Немножко рисую в свободное время. Потому я и поселилась в мейдхенциммер, это по-немецки девичья комната, здесь раньше полагалось спать кухарке, чтобы ночью печатать, если срочный заказ. Я не хочу мешать своим и братику... Вот так. А Изабо тогда для меня очень много сделала. У меня не было человека ближе нее. Если бы не она, я не знаю, что бы со мной стало. Вот так я и живу...
Верочка разволновалась, выскочила на кухню, и Валька услышал, как льется вода из крана - то ли Верочка просто успокаивалась холодной водой, то ли запивала таблетку.
- И давно это было? - спросил он, когда девушка вернулась.
- Пять лет назад. Я еще училась в университете. Вот так я и прожила эти пять лет...
Она показала рукой на книги, на машинку, на кактусы, и тут впервые посмотрела Вальке в глаза.
- Ладно, - вдруг строго сказала она и села на диван. - Я совсем разболталась.
И разлила остатки коньяка поровну в Валькину рюмку и свою кофейную чашку.
- А вам можно? - удивился Валька.
- Мне теперь все можно... На брудершафт?
Он удивился, но поднял рюмку, их руки переплелись, а потом Верочка быстро поцеловала его в губы и взяла с книжной полки магнитофон.
- Здесь так светло, и здесь покой такой живой, песок здесь мягче и теплей, чем взгляд людей, - запел высокий мужской голос. - Как сладко видеть тишину, обняв сосну, как странно, слыша гладь воды, не ждать беды...
Валька устроился поудобнее.
Он любил эту песню. Два года назад он впервые услышал кассету безымянного певца в гостях, потом выпросил на денек и переписал. Понравилось ему в этих песнях под гитару именно то, что голос был не вылизанный, не зарепетированный, очень выразительный, то отдающий в хрипотцу, то вибрирующий на высоких нотах. Да и слова...
- Гремит водоворот игры, круша миры, ничтожны правила игры, как комары. Я - пас мне ставки не к лицу, как шнапс - жрецу. Чудесно видеть тишину, обняв сосну, - песня окончилась, а Валька вдруг вспомнил крошечное озерцо по дороге к Изабо, и лодки, и уточек, и камыш, и старые сосны действительно, здорово бы обнять сосну, ощущая, что все хорошо, и выстругать кораблик из коры, как в те времена, когда все действительно было хорошо, и пустить его в плаванье...
Магнитофон тихо шипел. Верочка сидела, привалившись к спинке дивана и закрыв глаза. Валька испугался - не стало ли ей плохо. Он склонился над ней и позвал.
Тут магнитофон завел другую песню. Верочка открыла глаза. Глядя в Валькино лицо, она слабо улыбнулась и, не освобождаясь от нечаянного полуобъятия, выгнулась, чтобы приникнуть к Вальке потеснее.
Песня длилась, Валька обнимал Верочку, и вдруг обнаружил, что его пальцы уже вплелись в ее пальцы. Их взгляды опять встретились, Вальке стало бездумно-хорошо, он решил - будь что будет. И сразу же понял, что ему сегодня позволено все...
Диван был потрясающе узок. Если один человек лежал на спине, другой мог жаться рядом лишь на боку. Валька раскинулся, глядя в потолок, а Верочка сбоку молча глядела ему в лицо. Музыка давно кончилась.
Оба молчали. Валька представления не имел, что теперь следует сказать, и только норовил, чтобы Верочке не попалась на глаза правая рука с обручальным кольцом - ей это, наверно, было бы неприятно.
Верочка провела тонким пальцем по его щеке, по губам, по краю ямочки на подбородке, потом улыбнулась - так улыбаются, осознав роковую, но неизбежную ошибку.
Валька взял с тарелки последний натюрморт и съел.
- Сварить еще кофе? - отрешенно спросила Верочка, выкладывая у него на лбу прядь светлорусых волос. - Или чаю?
- Лучше чаю, - подумав, решил Валька. - И еще я бы умылся... можно?
- Конечно, можно... - Верочка понемногу возвращалась к действительности. - Пока я заварю чай, ты примешь душ. Пошли, я дам тебе полотенце и вообще все, что надо.
За дверью девичьей висел халатик. Она накинула его и повела Вальку в ванную. Пока он там располагался, она поставила на плиту чайник и вошла к нему. Он уже стоял мокрый.
- Вер, ты чего? - Вальке вдруг стало неловко. Он уже начал отходить после неожиданных сегодняшних страстей, уже начал настраиваться на домашний лад.
- Помогу тебе, - Верочка словно не замечала его смущения. - Я знаешь что - я тебе голову помою.
- Это еще зачем? - ошарашенно спросил Валька.
- Совсем ты у меня глупый, - каким-то не своим, сделанным голосом сказала Верочка. - Волосы сразу схватывают любой запах и долго держат его. А если ты унесешь домой запах моих духов? А, миленький?
- А запах шампуня? - сердито спросил Валька, понимая, что Татьяну чужие духи не обрадуют.
- Запах шампуня устроен так, что он через полчаса выветривается. Пока доедешь домой, его уже не будет, - успокоила Верочка, и в руке у нее сразу оказалась банка с импортной наклейкой. Не успел Валька усомниться и воспротивиться, как Верочка ловко нагнула его и выплеснула с полбанки на его мокрую голову. Отступать было некуда.
- Это очень хороший шампунь, лечебный, укрепляет волосы, - объясняла Верочка, втирая пену в Валькину шевелюру. - Вы, мужчины, сперва лысеете, а потом над волосами дрожать начинаете. Валь, ну, не смывай сразу, подержи хоть десять минут, это же полезно!
Десять минут роли уже не играли.
Пока пили чай и продолжали разговор об искусстве, волосы подсохли. Верочка отпустила Вальку не раньше, чем он пообещал в субботу приехать к Изабо. А о том, что можно бы им и встретиться вдвоем до субботы, даже не намекнула.
Разумеется, они провели вместе не час и не два. По дороге домой Валька придумал связную версию - как ходил к Мишке Косаренку за пластиком, чтобы вырезать трафаретные буквы, как пластик в сарае оказался, как Мишка заставил его ждать. Тем более, что Валька прихватил полную сумку этих пластиковых листов на заводе - хотел вырезать буквы дома.
Версия сошла безукоризненно. Мишку домашние знали. Вальку покормили ужином - настоящим, без натюрмортов, - подержали перед телевизором и отпустили спать около одиннадцати.
Утром же его ждал диковинный сюрприз.
Привычно перебравшись через его бок, Татьяна не поспешила в ванную, а осталась сидеть на краю постели. Потом она растормошила Вальку.
Он сел, протер глаза кулаками, и голова его оказалась в солнечном луче из окна.
- Точно! А я думала - мерещится! Валь, чего это с тобой? Выгореть успел, что ли? - изумлялась Татьяна, вглядываясь в странно посветлевшие волосы мужа. - Вроде не время, еще и солнца толком не было. Что у тебя с волосами?
Валька сперва обмер, потом сорвался с постели и подскочил к настольному Татьяниному зеркалу. Действительно, волосы прямо золотились. Наверно, Верочка сгоряча схватила не ту банку с шампунем.
- Да это... этот Мишка, будь он неладен!.. - начал Валька клеить вранье. - Мы же с Мишкой вчера за пластиком лазили, пластик у него в сарае лежал, в чемодане. Пришли, а все ржут - у нас головы в паутине и
