в пылище, рожи - как у трубочистов, руки черные. Вот, залезли вдвоем в душ, быстренько ополоснулись, я башку постирал. Это мы, наверно, шампунь его жены сдуру схватили. Они же все там импортные, черт их разберет!
Татьяна расхохоталась.
- Ты смотри мне! - сквозь смех выкрикнула она. - Ты это... в следующий раз... рыжий шампунь не схвати! Или рубиновый! А то еще красное дерево есть!..
- При чем тут красное дерево? - не понял Валька.
- Ну, шампунь так называется, оттенок то есть!..
- Развеселилась! - проворчал он, стараясь, чтобы вышло покомичнее. Мужа оболванили, а она веселится!
Но Татьяна еще пуще захохотала, повалилась на постель и ее голые ноги взлетели в воздух.
Валька совершенно естественно сделал два шага к постели и обмер. Поскольку понял, почему Верочка заставила его продержать столько времени на голове шампунную пену.
И эта мысль совершенно его не обрадовала.
Все поведение Верочки было странным, начиная с обморока. И подозрительные нежности с Изабо. И вчерашнее торчание у проходной. И голосок наивной детки... и события в мейдхенциммер... и вот, наконец, это. Полный комплект! А загадочная болезнь, несовместимая с учебой в университете? Все одно к одному...
- Ну, будет, будет... - остывшим голосом сказал Татьяне Валька. - Раз уж встали, идем завтракать. Пусть родители порадуются на мое уродство. Только что же вы все вчера молчали?
- При электрическом свете не сообразили, - и Татьяна, совсем не этих слов ожидавшая, поспешно вылезла из постели, одернула ночнушку и накинула халат.
Валька влез в тренировочные штаны и побрел вслед за ней на кухню.
Наступила суббота.
Просомневавшись с полнедели, Валька все же поехал в мастерскую.
Когда он подходил к дыре в заборе, из-за угла своего особнячка вышел Карлсон.
- Явился все-таки, - хмуро сказал он.
- Явился вот.
Оба помолчали.
- Медом тебе, что ли, тут намазано?
- Меня нашла Верочка, - честно ответил Валька. - Очень просила приехать. Отказать я не мог.
- И как же это она тебя нашла?
- Пришла к проходной и встретила.
Вальке стало весело - он осознал силу сумасбродной правды. Действительно - пришла, встретила и позвала, не дурак же Карлсон, чтобы подозревать тут вранье.
- Мог же я сообразить, что она обязательно выкинет что-нибудь в этом духе, - проворчал Карлсон. - Заходи ко мне. Гронская за хлебом пошла. Заработалась - хлеб, и тот кончился.
Они вошли в дом. Он был практически построен, оставалось довести до ума крышу, наладить воду и газ. В комнатах первого этажа уже были застеклены окна, стояли табуретки и раскладушка.
- Уже пробовал ночевать. Ничего, не мерзну, - сообщил Карлсон.
- Вы действительно построили этот дом на пари?
- Изабо проболталась? Ну, не совсем чтобы. Интересно стало - раньше мужик мог сам дом срубить, и никого это не удивляло. А теперь нельзя, что ли, вот так взять и построить себе дом? Время у меня теперь, как комиссовался, есть, навалом! Деньги поднакопились. Как кончил алименты выплачивать, так вообще не знаю, куда их девать. Вот, рассердился и построил. Чего и тебе желаю.
- И все - сам?
- Кое-где мастеров нанимал. Но баня - мое детище, плоть от плоти моей. Я в нее столько души вложил, что уже за родную считаю.
- Не знаете, когда придет Верочка? - живо спросил Валька, чтобы сбить Карлсона с банной темы.
- А Бог ее душу ведает. Она у нас с фантазиями. Может и ночью прискакать, пешком из центра. Послушай, если ты сюда ради нее примчался, то сперва головой подумай... да.
- Насколько мне известно, она не замужем, - отрубил Валька.
- И не выйдет, - усмехнулся Карлсон. - Потому что малость с приветом. Да ты садись, покурим. Потому-то с ней Изабо и нянчится, что - Богом обиженная.
- Верочка? - Вальке стало не по себе, Карлсон подтвердил его собственную нехорошую догадку.
- А то кто же! Изабо пока в своем уме. Вот что, друг пернатый, давай-ка я тебе объясню наконец ситуевину, чтобы ты и на меня зла не держал, и чего-нибудь тут по простоте не натворил.
Карлсон выставил на пустую табуретку бутылку 'Киндзмараули' и два стакана.
- Ну, значит, так, - начал он, отхлебнув и проследив, чтобы Валька тоже отхлебнул. - Помнишь, как они тут втроем носились с такой тоненькой книжонкой?
- Которую из типографии привезли?
- Это книжка поэта Чеслава Михайловского. Слыхал про такого?
- Не-а...
- Его песни в записях по городу бродят. Их теперь все слушают, и я тоже. Такой высокий голос, первое впечатление - коту хвост прищемили. Песенки такие, не от мира сего... Ну, сообразил? 'Чудесно видеть тишину, обняв сосну'?..
- Так это Михайловский! - обрадовался Валька. - Конечно, слышал! 'Истерику', 'Императорскую гвардию'!.. Классные песни!
И сразу же у него возник в голове маршевый ритм 'Гвардии', с отчаянными и резкими, не очень понятными, но красивыми словами - па-рам, па-рам, па-рам, пам-пам, капрал сказал: кто раз узнал дурман один, тот вечный раб его среди саванн и льдин, дурманы вместе не сведешь, хоть рой апрош, когда попробуешь, тогда с ума сойдешь!..
- Ну так вот, здесь его называют Чесс, Чеська.
Карлсон немного помолчал.
- Вообще-то их было пятеро, - сказал он. - Изабо их так и прозвала Первый, Второй и так далее. Первый был Чесс. Второй - дай Бог памяти... тоже молодое дарование, но у того хоть голова на плечах имеется, работал в одном издательстве, теперь возглавил другое, зарабатывает неплохо. Третий давно еще за границу умотал. Четвертый - не поверишь, ушел работать в цирк! Тоже где-то пропадает. Пятый - Широков, он самый старший. Ну, сосчитала их Изабо по степени убывания таланта. Чесс, видимо, был самый из них гениальный. Второй - рангом пониже. А Пятый - ну, сам видишь, какой творец... Собственно, как они здесь оказались? Чесс влюбился в Изабо, стал ездить и их притащил. А Верочка была влюблена в Чесса.
- А Изабо? - поймав себя на ревности, спросил Валька.
- Кто ее разберет. Конечно, можно понять, почему она его так гоняла пятнадцать лет разницы. Пожалела свои нервы. Когда взрослая женщина связывается с мальчишкой, расхлебывать кашу приходится женщине. Вот она и послала его поискать ветра в поле... Все это было лет пять назад.
- Ясно, - сказал Валька, еще не понимая, зачем Карлсон ему все это рассказывает.
- У Михайловского, кроме Изабо, были еще неприятности - с одной власть имущей организацией. Там его стихи не понравились, а еще роман дурацкий - он его до конца не дописал, но давал читать всем желающим. С работой у этого Чесса тоже были недоразумения. Поднакопилось всего. В одну прекрасную ночь Чесс выпрыгнул в окошко. Этаж был пятый, не то шестой. Тогда Верочка и угодила в больницу. Вышла малость не в себе. Ты заметь, как у нее иногда глазки бегают.
Валька задумался, вспоминая.
- Широков, по-моему, тоже спятил, хоть и не гений. А самое обидное через год после смерти Михайловского как закрутилась перестройка! Валяй, пиши, что душе угодно! Издавай чьи хошь творения! У него уже был один дохленький сборничек стихов. Верочка, Второй, Широков поднатужились записали песни с кассет, он ведь иногда на бумаге даже не писал, прямо пел на кассету, извлекли все возможное из черновиков, Изабо позвонила каким-то своим приятелям в издательство, обложку нарисовала, Верочка рукопись перепечатала, и пошло... Вот эту самую книжку они теперь и получили.
Валька затосковал. Человек, спевший такие хорошие песни, оказалось, пять лет как мертв.
- А теперь самое пикантное, своего рода детектив, - неожиданно сказал Карлсон. - Изабо, Верочка и
