лба к затылку - волосы после той головомойки до сих пор не очухались!
Собственно, и к Широкову его не очень тянуло. Он помнил, как усыпляла его злополучная пьеса, задуманная Чессом и воплощенная Широковым. Очевидно, не зря Изабо прозвала Анатолия Пятым. Пятое колесо в телеге... Четверо что-то писали, творили, вот - кассеты до сих пор по городу ходят, а Пятый - так, сбоку припека, в меру слабых силенок...
Да еще папка с пьесой, которую Вальке всучили чуть ли не насильно! Ждет ли Пятый, что Вальке ее прочтет и скажет комплимент? Или вся компания просто использует его как несгораемый шкаф? Чтобы Широков, Боже упаси, опять не стал возиться с убогой пьесой?
Валька, человек далекий от драматургии, и то понимал - история Александра Пушкина и Марии Волконской мало подходит для сцены. Ну, оказались в Сибири, ну, несколько лет встречались и беседовали, и больше ничего в их жизни не происходило. А то, что сочинил за эти годы Александр Пушкин, волей- неволей должно остаться за кадром - потому что рукописи утеряны, и никто не знает, что было в тех трех сафьяновых портфелях, о которых что-то туманно сказано в мемуарах то ли Пущина, то ли Бестужева. А выдумывать, что там могло быть такое, Широков не пожелал.
Очевидно, и Чесс этого не стал бы выдумывать.
Но почему же он решил писать пьесу об Александре Пушкине? Что такое он знал или придумал, чтобы получилось интересно?
И тут Валька чуть не съехал в ванну. Он вспомнил возню Изабо с зайцем, вспомнил какие-то изыскания Широкова о русских суевериях, о зайце, не к добру перебегающем дорогу. Было уже близко, близко, горячо... а не давалось в руки!
Разгадка была там - на берегу озерца, на тропе от автобусной остановки через лес к поселку, под тройной сосной. Там, где для Вальки звучала давняя 'Баркарола'. Что-то сплавило вместе романс Козлова, историю о Пушкине, размашистый бег по тропе и прибрежному песку, старые лодки, мимо которых шли вдвоем мужчина и женщина, смяло их и скрутило, как ком теста, и теперь из этого кома лепится некая новая сущность - только Валька, ощущая в себе эту лепку, никак не мог понять, что должно получиться в результате.
Но в том, что над ним нависла тайна, которую может разгадать только он и никто другой, Валька в эту ночь не сомневался. Шампанское, водка и токай... да, с этого может потянуть среди ночи и на тайны. Но хмель выпустил на свободу те ощущения, которые уже давно не давали Вальке покоя. Сейчас, на краю ванны, ему думалось легко, и он с тоской подумал, что завтра все будет иначе - ну, воздух сгустится, что ли, и мысль, которая летает сейчас, и память, которая преподносит то, чего в нее не закладывали, опадут, отяжелеют, словно через кисель поплывут.
Это было самое обидное...
В субботу Валька сунул выстиранный свитер в сумку и отправился в мастерскую. Дома он сказал, что собирается к Димке на огород, что-то там у него с насосом. А вообще планировал попросить Изабо передать свитер Верочке.
Изабо собиралась куда-то в гости. Она принарядилась - надела черное платье с серебряными полосками и широким лаковым поясом. Вся ее роскошная стать так и заиграла. Она побывала в парикмахерской: волосы стали короче и улеглись в прическу - густая челка на лбу, два острых угла ложатся на щеки, сзади коротко и ровно. Это была не та женщина, которую Валька обнимал на берегу, под причудливой сосной. Ему даже было непонятно, что она делает в мастерской. Такой ее видеть он не желал.
- Можно, я это оставлю для Верочки? - спросил Валька, доставая свитер.
- Ради Бога, - прихорашиваясь перед зеркалом, сказала Изабо. Видимо, в зеркале она и увидела свитер, потому что резко повернулась и ткнула в него пальцем.
- Это как к тебе попало?
- Верочка дала.
- А чего это она тебя вдруг свитерами снабжает? - очень недружелюбно спросила Изабо.
- Да я на днях сглупил - выскочил из дому без куртки. Вот она и одолжила...
- Она что, теперь на свидания мужские свитера с собой носит?
- Да нет, мы к ней зашли чаю попить.
- Ясно. И договорились, что ты его сюда привезешь? - голос у Изабо был сварливый, впору от такого голоса поскорее ноги уносить.
- Да никак не договаривались! Я просто в нем грелся, да так и ушел.
- А что же не хочешь прямо ей отнести? Она сейчас дома, можно позвонить.
Валька пожал плечами и с изумлением ощутил, что его лицо само собой образовало брюзгливую и очень недовольную гримасу.
- Чего и следовало ожидать, - прокомментировала эту гримасу Изабо. Что, наслушался исповедей?
- Было дело.
- В основном про Чесса? Или про меня тоже?
- Про него.
- Жаль мне девчонку, - подумав и явно смягчившись, сказала Изабо. Если бы я могла ей помочь, то, конечно, помогла бы. Но она зациклилась на Чессе, ты это и сам видишь, и помочь ей может только время. Бог с ней, я даже рада, что есть человек, который так его любит, как мне уже не дано.
- Но ведь и ты его любила... - неуверенно возразил Валька. И поймал себя на крошечной, крохотулечной, но все-таки ревности.
Стоявшая перед ним женщина была дьявольски красива, и обведенные черным стальные глаза, и прямые сверкающие волосы прибавляли ей этой дьявольщинки, что уж говорить про облегающее платье. Но эта ревность была свеженькой, прямо со сковородки, в глубине же Валькиной души и памяти все имело совсем другие оттенки и свойства. Там любовь Чесса к Изабо и любовь Изабо к Чессу недавно слились во что-то целое и гармоничное, хотя и не подвластное словам.
- Ты знаешь Чесса по песням и чужим исповедям, - ответила Изабо. - А это был совершенно невыносимый человек. Постоянно делал из мухи слона. Чуть на него косо посмотрели - все, мировая трагедия! Внутрииздательскую рецензию на него заказали дураку - целый вечер будет причитать. Вот и люби такое сокровище! Я спросила его - за что я должна расхлебывать все его каши? Я была с ним совершенно искренна. Хочешь приезжать - приезжай. Хочешь сидеть тут целыми днями - сиди, только без монологов. Хочешь песни петь - пой. Ну, у каждого свои неприятности, но почему я, женщина, не раскисаю, а он, мужчина, мечется в поисках сильного плеча? Ну, вот оно, мое сильное плечо! И не стыдно тебе за ним прятаться?
- Ты так ему и сказала? - решительно, это была не Изабо. Эта суровая дама ввек бы не копала могилы для гипсовых уродцев.
- Еще покруче сказала. Я вот теперь иногда, под коньяк, вру Верочке, что если бы можно было начать все сначала - все у нас с ним было бы иначе. Я бы его понимала и берегла. А на самом деле все было бы точно так же. Потому что обстоятельства и характеры были бы те же. Если Верочке от этих врак легче - слава Богу! Но тогда бы ее это не обрадовало. Знаешь, как она его выслеживала? Стояла под забором и издали в мое окно заглядывала! Я как-то вышла и подошла к ней. Она поздоровалась и убежала. Вот так мы и познакомились. А свитер давай сюда, я передам. Она точно ничего про него не говорила? Мол, приезжай в нем в мастерскую, здесь встретимся?
- Да нет же!
- Ну, ладно... Ты только не придавай значения нашим исповедям. Это все слова, а словами соврать - раз плюнуть... Ага! Явился!
На улице загудела машина. Валька выглянул - Карлсон, в шикарном свитере, сидел за рулем.
Изабо и Валька вышли из мастерской.
- Тебе куда? - спросил Карлсон, до того благодушный и сияющий, что Валька чуть ему не позавидовал.
- К Широкову можно?
- Почему нет? Садись, друг пернатый. Охотно подвезем! - и Карлсон как бы украдкой глянул на Изабо, причем физиономия была довольная - дальше некуда, еще бы, для него же принарядилась...
- Ты что, прочел пьесу? - удивилась Изабо, зная о произведенном эффекте, но как бы не желая его замечать.
- Да нет, просто я нашел еще одну песню Чесса, - в подтверждение Валька предъявил украденную
