Широков.
- А мысль о матери?
- Я у матери не один. Просто другие - удачливые. Сестры хорошо вышли замуж, а она вот - к оболтусу жить приехала...
- Знаешь, что для меня было бы доказательством? - заявил Валька. Если бы я точно знал, что они чего- то не поделили.
- И это имело место... Понимаешь, Чесс не то чтоб вообще мешал Второму... Ну, сформулируем так: он не был нужен Второму в этом веке и в этом городе. Мы ведь сбились в кучку только по географическому признаку! Второй - не бездарь, Боже упаси, но он отлично знал, что он - Второй. Он тоже писал честно... Однажды со злости решил - все, сажусь писать производственный роман, опубликую, а гонорар вместе пропьем и сдохнем! Просмотрел какую-то дрянь в этом жанре, поиздевался и сел за работу.
- Ну?.. - искренне заинтересовался заводской человек Валька.
- Вывел, как тогда полагалось, отсталого директора, гуманиста-парторга, передового главного экономиста и засекреченного алкоголика-бригадира. Тут его и повело! Бригадир спьяну принялся чудеса творить! Как надерется - так и чудо. Все стали его поить по мере надобности. Зависимость вычислили между маркой спиртного и качеством чуда. Ну, в общем, фантасмагория. А начало он отрубил и выбросил. Физически не смог писать тягомотину. Это тебе - портрет нашего бывшего приятеля и соратника в положительном освещении.
- Тоже бы неплохо почитать, - заметил Валька.
- Опубликовано в журнале и двух сборниках, - сообщил Широков. - А теперь переходим к доказательствам. О том, что стихи Чесса опубликованы за границей в русском журнале и альманахе, знали все. Но о том, что он получил оттуда вызов, все не знали.
- Вызов куда?
- Держись крепко - в Израиль! - изумление на Валькиной физиономии довело Широкова чуть ли не до истерического хохота. - Понимаешь, туда свалил один из нас - Лешка. Он женился так удачно. И он организовал гостевой вызов Чеське. Тот сперва обалдел. Лешка его письмом проинструктировал, как себя вести и что предъявить, чтобы не отказали. А пришел этот чертов вызов очень кстати - в разгар всех неприятностей. Чеська то ехать собирался, то не знал, как от этого вызова откреститься ведь гебисты твердо знали, что он такую бумажку имеет. И если бы поехал то там бы и остался. В общем-то Чесс чувствовал, что никуда он не поедет. А Второй к нему прилип - поезжай! Он и меня просил повлиять на Чеську его же здесь погубят! Гуманист, видишь ли...
- Но если он искренне?..
- Спекуляция, мальчик-Вальчик, спе-ку-ля-ция! Ему хотелось остаться преданным патриотом на фоне диссидента Михайловского, которого он бы публично осудил. Понимаешь, Второй - одаренный человек, и он устал воевать с кретинами. Чеське там, за границей, было бы уже все равно, кто и как его здесь поливает. И еще пока мы, все пятеро, были вроде бы вместе, нам бы никто ходу не дал. А поодиночке - как знать? Тем более, если не будет главной заводиловки, Чеськи...
- Первый, Второй, Третий - Лешка, да? А где теперь ваш Четвертый? подумав, спросил Валька.
- Да где угодно! - усмехнулся Широков. - Город - любой, а вместо дома и улицы одно слово - 'госцирк'. Ну, и фамилия. Когда все это случилось, умотал с первым попавшимся коллективом. Он же и до этого в униформе работал.
- Черт знает что, поэт в униформе! - совсем ошалел Валька.
- Поэты тоже кушать хочут, - объяснил Широков. - Поэтом у нас можно быть только в свободное от основных занятий время. В порядке хобби, на уровне чуть ниже выращивания кактусов и чуть выше собирания оберток от мыла. Ибо на гонорары помрешь с голоду. Вон Чесс пробовал...
- Все равно ты меня не убедил, - напрочь забыв, зачем сюда приехал, буркнул Валька. - Мало ли что Второй советовал Чессу уехать? Он же ему не кулаком в лоб советовал!
- Наивный ты человек, - покачал головой Широков. - Ты что, никогда ссоры между пьяными не видел? Между прочим, я могу тебя сейчас одним пальцем толкнуть в плечо - и кувырнешься ты с подоконника во-он туда, в песочницу. И следов не останется. Понял? А в комнате Чесса было французское окно, которое от самого пола. Ему и кувыркаться не через чего было.
- А что сказал Второй следователю?
- Сказал - выпили, побазарили, простились. Чесс вывел его в коридор, вернулся и выкинулся. Все очень просто. Правда, про вызов почему-то ни слова. И неизвестно, куда он подевался. Вообще задачка с кучей неизвестных. Не ломай над ней голову, мальчик-Вальчик. Напрасно я тебе рассказываю... Да и чай стынет...
Широков как-то угас, поднес к губам чашку, вздохнул, поставил ее обратно.
- Скверно все это, - сказал он. - И пьеса моя дурацкая не спасает... И ничего я не могу поделать...
Он встал и снял со стены дровяную гитару. Взял аккорд, подтянул приму. Валька поймал его взгляд, приласкавший смуглую гитару. Видно, Широков обрек ее на пожизненное молчание.
- Не строит, - пожаловался Широков. - Ну да ладно. И так сойдет.
Он негромко заиграл и запел.
- Свечи в кованых подсвечниках горят, о романтике гитары говорят, серебрятся переборами, точно звончатыми шпорами... Теплым телом лакированным дрожат, струнной дрожью завлекают-ворожат, ах, с такими бы гитарами быть нам добрыми гусарами...
- Чесс? - недоверчиво спросил Валька.
- Я, - ответил Широков. - Читаешь про тот век, и до чего же все просто! Вот тебе жизнь, вот тебе честь, вот тебе стихи... И сколько же они в себе силы чувствовали, эти ребята, Валька!
- Чесс сам уничтожил эту бумажку, - вдруг уверенно сказал Валька. Чтобы соблазна не было.
- Какой соблазн?! - уставился на него Широков. - Ты что, сбрендил?
- Обыкновенный соблазн... - Валька понял, что объяснять это Широкову бесполезно. Чесс порвал в клочья вызов за несколько дней до явления Второго. Он уже знал, что добром не кончится, но решил идти навстречу всем неприятностям. А потом - не выдержал? Или его чем-то подрезал Второй?
Все это было связано с пропавшей пьесой. Что-то в ней такое решил для себя этот Александр Пушкин из серии 'Литературные памятники', что и Чессу было стыдно решить иначе... но что?..
Потом Валька шел по улице, а в голове у него возникали фразы из широковской пьесы, и они совершенно не вязались с тем, что он думал обо всем этом на самом деле, они только мешали думать.
Но других слов и фраз у него пока не было.
Изабо предалась весенним хлопотам.
Она созвала соседок и устроила огородный консилиум. Вопросы были серьезные - где копать новые грядки под клубничник, и если переносить его на песчаный склон, то куда девать кусты малины, а также будут ли расти огуречная трава с киндзой в тенистом и сыром месте?
Валька понял, что скульпторше не до него.
Он приготовил себе глину, стеки, поставил в качестве модели одну из ранних вещичек Изабо и взялся за работу. Дело заладилось. Хотя Изабо почти не давала ему советов и никогда не критиковала, он чувствовал - понемногу начинает видеть так, как увидела бы она. Хорошо это или плохо - Валька пока не знал. Но под возню с глиной легко думалось о совсем посторонних вещах.
Изабо вошла и присела на подоконник.
- Устала, - призналась она. - Или это просто свежий воздух? Не разберу. Так ты что, был у Пятого?
- Почему ты до сих пор зовешь его Пятым? И почему он до сих пор не дал тебе за это по шее? - спросил Валька, прицеливаясь стеком, чтобы снять корявый слой глины с нужного ему изгиба.
- Вот если бы дал по шее - я бы поняла, что он больше не Пятый, сказала, фыркнув, Изабо. - Должно же у человека быть самолюбие! Понимаешь, он весь был как будто сделан из того, что осталось от Чесса. Тень Чесса. Он и тогда ничего из себя, боюсь, не представлял. Не стало Чесса - и его не стало. Решительно все, что он написал за эти пять лет, неинтересно. Когда я поняла, что просто Чеська пригрел симпатичного графомана, мне стало очень невесело. Понимаешь, пять лет назад у них куда ни глянь сплошные оправдания. Период застоя виноват, журнальная критика виновата, КГБ виноват, плохая погода виновата! А теперь нужны новые оправдания...
- Можно подумать, тебе тогда хорошо работалось, - возразил Валька.
- Пять и более лет назад? А что? Неплохо! Идеи были. Воевала. А вот теперь довоевалась, огородничаю.
