Идолов не кантовать

урожайную ночь я зарабатывал себе на новые кеды и еще на кино с мороженым хватало. Ты хочешь сходить в кино в новых кедах? Тогда ступай на кухню и тихо отсыпь себе в карманы пару стаканов какой- нибудь крупы. Не разбуди папашу.

Эфиоп поковылял на кухню. Осторожно, пугаясь сопящего Буфетова, открыл шкаф и запустил трясущуюся руку в первую попавшуюся жестяную банку. Банка была полной. Эфиоп схватил одну горсть… другую. Подумав минуту и придя к заключению, что в конце концов обменяет их на деньги, лазутчик торопливо стал распихивать крупу по карманам… В темноте ему казалось, что Феофил Фатеевич не спит и скорбно наблюдает за этим постыдным занятием блудного сына.

— Набрал? — спросил бригадир, когда Тамасген вышел.

— Набраль, — шепнул подручный.

— Пшено?

— Пшено, — подтвердил тот и робко прибавил. — Но очень мало.

— Идем. Надо успеть первыми, иначе нам уже ничего не достанется. В наше трудное время больше одного раза граждане не подают.

Старатели нащупали замок, тихо оставили квартиру № 96 и двинулись на заработки.

— Когда зайдем, — учил Потап эфиопа, — поздороваешься, бросишь в сторону хозяев горсть пшена и скажешь: 'Сею, вею, посыпаю, с Новым годом поздравляю'. Понял? Повтори.

— Сэю… вэю… — вникал Гена.

— Да не сэю, а сею.

— Сэю…

— Тьфу ты! Ладно, дальше.

— Вэю…

— Ну.

— Посыпаю.

— И потом?

— С Новим годом поздрав-ля-ю.

— Правильно. Вперед. И вот что: конфет не брать, водку не жрать! Соглашаться только на деньги.

Посыпатели вышли на большую дорогу. Было тихо и безлюдно, словно на Луне. Нигде ни одной горящей лампочки. Человек несведущий мог бы подумать, что весь микрорайон лишили электричества. Но Мамай был сведущим человеком и потому с неудовольствием отметил, что жильцы умышленно потушили свет, чтобы дезориентировать бродячих посыпателей. Похоже, их не ждали.

Пятнадцатиградусный мороз щипал уши, нос и щеки, затрудняя разговор. Бригадир помалкивал и сердито шмыгал носом. Он не любил зиму. Зимой у него был насморк и не было головного убора. Потап никак не мог подобрать себе подходящую шапку. Вязаные ему были не к лицу, кроличьи ушанки задевали самолюбие, в ондатровых виделось что-то мещанское, в норковых, считал Потап, ходят только преуспевающие чиновники и спекулянты.

Путники остановились у пятиэтажного дома.

— Начнем отсюда, — сказал Потап, осматриваясь и грея ладонью ухо, — с верхнего этажа.

Они зашли в подъезд и стали подниматься. На третьем этаже ко всем трем дверям были приколоты какие-то записки. Мамай чиркнул спичкой и прочитал: 'Никого нет дома. Все ушли посыпать'. На последнем листке было дописано: 'Иван, если это ты, звони три раза'.

— Да, сообразительные граждане, — прокоментировал Потап. — Гена, давай крупу, я пойду наверх, а ты звони сюда. Скажешь — от Ивана.

Бросив растерявшегося негра одного, бригадир пошел наверх. Оказавшись на пятом этаже, он уже было поднял руку к звонку, но, рассмотрев в полутьме, что стоит перед квартирой под номером '13', быстро передумал и шагнул к соседней двери.

Мамай смело надавил на кнопку.

— Кто там? — раздалось за дверью.

— Посыпать! — нетерпеливо ответил чекист, приготовив горсть пшена.

Двери отворились. Мамай сделал шаг вперед. В коридоре, освещенный нежно-голубым светом, стоял майор Атамась… В трусах и майке. От удивления майор раскрыл рот. 'Черт, — подумал Мамай, померещилось'. Не говоря ни слова, он шагнул назад и быстро закрыл дверь.

Спустя секунду он уже звонил соседям. На этот раз дверь открыли без лишних вопросов. В коридоре, по-прежнему освещенный нежно-голубым светом, стоял майор Атамась… 'Что — опять?!' — вздрогнул Потап. Словно извиняясь за свою навязчивость, отставник виновато улыбнулся.

— Что вы здесь делаете, черт возьми? — накинулся на него Потап.

— Живу, — потупился офицер.

— Что — во всех квартирах сразу?

— В одной. С двумя дверьми. — Атамась вдруг оживился. — А я смотрю и думаю — вы это или не вы?

— Не я, — отрубил Потап. — Вы разве не видите, что это кошмарный сон. Вот только не понимаю, почему я должен его смотреть вместе с вами!

— Значит, вы не посыпать?

— Я?! Посыпать?! — бригадир, выпятив грудь, наступал. — Ты что городишь? Чтоб такой человек, как я!.. Деньги есть? — спросил он быстро.

— Есть.

— Несите.

Майор сбегал за брюками и вывернул задний карман, предъявив пачку скомканных купюр. Мамай покосился на деньги.

— Положим, случилось невероятное, — заговорил он вкрадчивым тоном, — я сошел с ума и пришел к вам посыпать. Вы тоже сошли с ума и поверили в то, что я пришел. Сколько бы вы мне дали?

— Тыщ пять, — неуверенно повел плечом майор.

— Вы с ума сошли! — возмутился Потап. — Пять тысяч! Мне! Вы такой жадный, что мне даже не смешно. Давайте семьдесят, и вам не придется за себя краснеть, когда проснетесь.

Атамась печально стал мусолить купюры.

— Давайте, давайте, — приговаривал Потап. — Деньги нельзя жалеть. Тем более — во сне. Тем более — в кошмарном.

Он исчез так же быстро, как и появился. Майор стоял и глупо смотрел на закрытую дверь. Только что здесь был сам устроитель борделей… Приходил посыпать… Взял деньги и ушел… Такой человек… Все это было и впрямь похоже на сон. Точно, это был сон. Но денег почему-то не хватало наяву.

Мамай спускался по лестнице, перескакивая через две ступеньки. На площадке между вторым и третьим этажами, в темном углу, его поджидал эфиоп.

— Как успехи? — осведомился бригадир. — Заработал?

— Зработаль, — угрюмо отозвался подмастерье, утираясь рукавом, — мокрой тряпком по морде.

— Как это случилось? — весело спросил Потап, закуривая.

— Я позвонил. Три раза. Спросили: 'Ты, Иван?'. Я говорю: 'Я'. Тамасген замолчал, очевидно вновь переживая волнующие минуты.

— Ну, — торопил Мамай, — а потом?

— Дверь открылась, и она мне как даст… по лицу. Тряпком. Огромный такой тряпка, полы мыть.

— Ты видел противника в лицо?

— Нэт, темно было.

— М-да, — протянул Потап, сдерживая хохот. — И что она сказала?

— Ничего.

— А ты ей?

— Тоже ничего.

— Мне стыдно за тебя, студент. Тебя, моего делового партнера, без предъявления каких-либо обвинений огрели мокрой, возможно даже нечистой, тряпкой, а ты молчишь. Ты даже не сказал им, что они