хамы!
— Я не успель. Дверь закрыли сразу, — оправдывался подручный. — Зато я им на дверь плюнуль.
— Ну, это ты погорячился, — с притворной серьезностью заметил Потап. — Мог бы на первый раз и помягче с ними обойтись. Впрочем, может, ты и прав, так им и надо, грубиянам. Пойдем отсюда. Здесь живет некультурный народ, они не чтят обычаи предков. Уходим посыпать в частный сектор.
Частный сектор встретил их сытым спокойствием. Кое-где горел свет и гостеприимно лаяли собаки. Несокрушимые заборы отдельных дворов наводили на мысль о том, что за ними прячутся зажиточные хозяева. Сеятели остановились посреди улицы, оценивая нетронутую ниву. В морозной тишине раздался шепот Мамая:
— Будем раскулачивать. Этот квартал нужно обработать не больше чем за час, поэтому мы разделимся. Тебе — четная сторона, мне — нечетная. Нет, подумав, решил он, — лучше наоборот: четная — мне. Действовать уверенно, но без насилия. Если население не захочет расставаться с деньгами — не надо брать их силой. Ну, с богом.
Старатели разошлись в разные стороны. Потап без колебаний направился к угловому дому, и через секунду оттуда уже доносился собачий лай и настойчивый стук в окно. Гена, умудренный печальным опытом, долго топтался возле забора отведенной ему территории, не решаясь войти. Он боязливо заглядывал во двор, посвистывал, проверяя, нет ли там собаки, и бубнил под нос: 'Сэю-вэю, сэю-вэю…' Ему хотелось убежать, но нужда в карманных деньгах заставила открыть калитку и затолкала во двор. Гена робко постучал по ставне, надеясь, что стука никто не услышит… Но ему повезло — его ждали. Из хаты с распростертыми объятиями выбежал старик и, схватив эфиопа под руку, затащил в сени. Появлению собутыльника старик был несказанно рад. Не дав дорогому гостю даже как следует исполнить обряд, он нырнул в соседнюю комнатушку и вскоре вернулся с бутылкой и двумя стаканчиками. Вслед ему потянулась костлявая рука, пытавшаяся задержать ворюгу, и из-за занавески выглянула патлатая голова. Старуха, вынув на ночь вставную челюсть, стеснялась выйти к посторонним и злобно шипела со своей кровати.
— Ну, будем, — заторопился хозяин, глядя на эфиопа подслеповатыми глазами и не узнавая в нем представителя иной расы. — Молодец, что зашел.
— Сэю-вэю, — пробубнил Гена, чтоб хоть как-то оправдать вторжение.
— И тебе того же, — поблагодарил старик и нетерпеливо выпил.
Помня о наставлениях Мамая, подмастерье хотел было отказаться и попросить деньгами, но старик был так назойлив, что Гена уступил.
Первая удача и доза водки вселили в эфиопа уверенность, и в следущий дом он просился уже гораздо смелее. Во втором доме он также уступил и выпил водки. Уступил и в третьем. Под покровом ночи Тамасгену удавалось скрыть свое истинное лицо, да и хозяева спросонок не очень-то приглядывались. Некоторые принимали его за странствующего цыгана и кроме горькой давали страннику пирожки. Когда сеятель посыпал пшеном полквартала, его карманы были набиты хлебо-булочными изделиями разных видов, но денег там по-прежнему не было. В шестой по счету дом эфиопа не пустили вообще, узнав в нем черта. Но ему это было уже решительно все равно. Нетвердой походкой он поплелся к более цивилизованным гражданам, размашисто разбрасывая направо и налево крупу и весело выкрикивая: 'Сэю-вэю, давай деньги!.. Деньги!'
Потап управился раньше срока и поджидал компаньона на углу. Дань, собранная им с десяти дворов, составляла сто восемьдесят три тысячи наличными и три конфеты. В целом процедура веяния прошла вполне гладко, хотя не обошлось и без шероховатостей. А в одном дворе цепной пес грызнул его за пятку.
Прождав напрасно десять минут, Потап перебрался на другую сторону улицы и приступил к поискам товарища. Следы эфиопа, обозначенные на снегу зигзагообразной вереницей, обрывались у железных ворот, за которыми возвышался белокаменный, добротный дом. На веранде дома горел свет, отбрасывающий на окна две тени. Чекист подпрыгнул и всего на мгновение заглянул поверх шторок. Но даже этого мгновения было достаточно, чтобы понять, что товарища необходимо выручать.
Подмастерье находился в плачевном положении. Он был целиком в руках хозяина дома. Немолодой упитанный мужчина в пижаме держал Гену за горло и, заливаясь горючими слезами, мычал:
— Па-а-авлов… Па-а-авлов…
Эфиоп лишь судорожно вздрагивал и глупо водил по сторонам глазами. Когда двери распахнулись и на веранде объявился еще один незваный гость, толстяк оглянулся и гневно воскликнул:
— Харе Кришна!
— Кришна харе, — быстро нашелся Мамай, подняв в знак приветствия руку.
Как ни странно, но такой ответ почему-то сразу успокоил хозяина. Он отнял от эфиопа руки, ткнул пальцем в грудь Потапу и строго спросил:
— А вы по какому делу, товарищ?
— Он со мной, — вступился за подручного Потап. — Заблудился. Не туда попал.
— Так это не он?
— Не он.
— А вы Павлова не видели?
— Не видели.
Утратив к присутствующим всякий интерес, мужчина в пижаме принялся ходить взад-вперед, задумчиво бормоча:
— Кадры решают все… Рассматривать данную позицию можно с разных позиций… Первейшая задача есть суть сегодняшних дел… Это принципиально важно… Архиважно!.. Павлов подлец… Подле-е-ец…
— Уходим, — коротко известил Потап эфиопа.
— А? — опомнился толстяк. — Вы по какому вопросу, товарищи?
Но на веранде уже никого не было. Ветер легко поиграл с дверью, затем резко распахнул ее и швырнул на пол горсть снега, которая тут же превратилась в лужицу.
— Он еще свое получит, — возмущался протрезвевший подмастерье, оказавшись на улице. — Что я ему сделаль? Кто он такой?
— Кажется, я знаю, кто он такой, — проговорил чекист. — Это и есть тот несчастный секретарь, разорившийся на денежной реформе. Когда, ты говоришь, он на тебя напал?
— Когда я попросиль у него деньги.
— Точно, все сходится.
— А кто еще такой Павлов? — кипятился Гена.
— Бывший премьер-министр.
— А почему он меня душиль?
— Потому, что это тот премьер-министр, который эту реформу и провернул.
— Сволочь. Меня из-за него чуть не задавили, — сказал эфиоп, бережно потерев шею.
— Хорошо, — оборвал Потап, — перейдем к делу. Сколько насеял? Показывай деньги.
Но вместо денег, покопавшись в карманах, подмастерье показал десяток сплющенных пирожков и раскрошившуюся половинку кекса. Оценив заслуги Тамасгена, бригадир поднял на него разочарованный взгляд и с сожалением вздохнул:
— Кажется, зря я тебя спасал.
Заработанные пирожки старатели съели вместе. Деньги Потап оставил при себе.
Часть вторая. Кульминация
Глава 1. Голуби
