Он вытирал платком очки. А когда надел, сразу изменилось выражение его лица. Как будто эти два стеклышка, совсем прозрачные и бесцветные, действительно вооружали близорукие глаза и даже немножко прятали их, помогая Алеше скрывать свои мысли и чувства.
Он заметил, что Светлана смотрит на него, и, захлопнув дверцу, приветливо помахал рукой вслед отъезжающей машине.
«Ага! — подумала Светлана. — Есть все-таки совесть у человека!»
Она, улыбаясь, дочитала письмо. Оно было веселое и смешное, с рисунками на полях.
Вот Светлана бежит за поездом на тонких ножках — в один штрих карандаша, а Костя, неправдоподобно изогнувшись, подхватывает ее за шиворот. Подпись: «Похищение девочки из детского дома».
Дальше — испуганная, негодующая Светлана со штопорами черных волос на голове. Рядом — Костя. Не пожалел себя, настоящим разбойником нарисовал! И подпись: «Зачем ты увозишь меня, злодей?»
Куда бы Костя ни ехал, он уезжал в хорошем настроении!
Аккуратно сложив солдатский треугольничек, Светлана распечатала другое письмо, в конверте и с маркой.
Лицо Светланы стало серьезным и ласковым. Зинаида Львовна звала к себе:
«Обязательно поеду, — решила Светлана. — Сегодня же ей напишу, и сговоримся — когда».
Светлана приехала к Зинаиде Львовне в воскресенье, через две недели после дня Победы над Японией. Последнее письмо от Кости было еще с дороги и шло очень долго.
Светлана понимала, что для Зинаиды Львовны война еще не окончилась. Для нее окончится война, когда будет получено письмо, написанное после дня Победы.
Неизвестно, что думала Зинаида Львовна о появлении Нади и Алеши на станции в день отъезда Кости. Во всяком случае, она ни о чем не расспрашивала, и Светлане с ней было легко.
После завтрака они сидели в маленькой столовой — Светлана с книжкой на диване, Зинаида Львовна кроила что-то на обеденном столе.
Светлана посматривала на нее и вдруг сказала:
— Вы всегда что-нибудь делаете. И какая вы всегда бодрая! Даже в прошлом году вы были почти веселая.
Зинаида Львовна улыбнулась:
— А мне нельзя унывать. Мне унывать сын не позволяет.
— Как же он может не позволить на таком большом расстоянии?..
Зинаида Львовна отложила иголку и ножницы.
— Вот я тебе покажу одно его письмо, старое еще. Она вышла в свою комнату и очень быстро вернулась.
— Показалось ему что-то один раз... Кислых писем я никогда ему не писала, но что-то, по-видимому, уловил между строк. В первый раз — и в последний — он так о себе написал, про то, что ему приходилось на фронте... Все говорил, приеду — расскажу... Он тогда на курсах младших лейтенантов был, не в боях — считал, что мне уже не нужно о нем беспокоиться.
Светлана, тронутая оказанным доверием, развернула линованный треугольничек.
«Здравствуй, милая мама! Фронтовой привет!
Сейчас получил твое письмо от 20/ХI. Оно меня здорово огорчило — во-первых, то, что ты, по- видимому, была больна, хотя об этом и не говоришь, а во-вторых, твой неважный моральный дух.
Это, мама, хуже всего. Терять бодрость духа никак нельзя, да в особенности в такое время.
Мне знаешь, что приходилось переносить? Я попадал в такие переделки, что впору было застрелиться, но я никогда, даю тебе слово, никогда не унывал. Один раз, еще осенью, во время боя, ночью, комбат послал нас, троих автоматчиков, на поиски роты, которая действовала отдельно. Связь с ротой была нарушена, им нужно было отойти, иначе их бы отрезали.
Кругом на много километров были болота. Погода была отчаянная — ветер, дождь и прочее. Немец бросает ракеты и наугад строчит из пулемета.
Идем. Компаса нет. Вода по колено, в некоторых местах по горло проваливаемся. Шинели стали по пуду, идти невыносимо тяжело. Бросили их, пошли в гимнастерках. Холодно. Побросали всё, кроме автоматов и дисков. Идем долго, устали, как собаки. Потеряли направление и попали почти к немцам. Вдруг совсем рядом раздалась длинная пулеметная очередь, трассирующие разрывные пули зашлепали по воде, с треском разрываясь. Я нырнул в трясину с головой, захлебнулся, кое-как выбрался на кочку. Гляжу — тихо. Свистнул — нет ответа. Осмотрелся — оба мои товарища убиты. Ну, думаю, конец. А ведь если мне конец — не передам приказа, вся рота может погибнуть.
Опять стали стрелять, и кажется, что в какую сторону ни пойду — всюду немцы. И вода все глубже и глубже. Положение липовое, но я не падал духом, и это меня спасло. Сам не помню как, руками нащупал тропинку, нашел роту и до рассвета вывел ее из болот. Вообще с тех пор, как я попал на фронт, у меня вошло в привычку никогда не терять бодрость духа. Советую и прошу об этом и тебя...»
Светлана бережно сложила письмо опять треугольником. Так ясно видела все. Болото. Ночь. Темнота, прошитая трассирующими пулями. И Костя — один — ползет, руками нащупывая тропинку...
— Если он когда-нибудь начнет унывать, вы ему напомните про это письмо.
В передней послышались голоса. Пришли ребята и позвали Светлану гулять.
На обратном пути Светлана задумалась, не замечала, по какой дороге они идут. И вдруг — знакомый забор, поворот... Они должны будут пройти как раз мимо Надиного дома.
Нади не было ни на террасе, ни в саду. Александра Павловна стояла на крыльце, увидела Светлану издалека и очутилась около калитки как раз в тот момент, когда с ней поравнялись ребята. Ничего не оставалось, как подойти и поздороваться. Александра Павловна приглашала заходить, жалела, что в прошлый свой приезд Светлана пробыла у них так мало. «Немножко только разошлась с Алешей, на какие- нибудь полчаса. Могли бы все вместе в Москву тогда поехать, веселее было бы, ведь правда?»
Светлана, опасаясь расспросов, хотела сказать, что ее ждут ребята. Оглянулась и увидела, что никто не ждет, ребята уже разошлись по домам.
— Что же мы так стоим? — сказала Александра Павловна. — Зайди в сад, посидим в беседке. Это Надин любимый уголок.
На клумбах пышно доцветали яркие осенние астры. Светлана прошла мимо них и села на скамью перед круглым столом. Здесь, должно быть, особенно уютно летом, когда листья еще не начали облетать и беседка похожа на пушистый зеленый домик без окон. Оттуда ничего не видно — и тебя никто не увидит.
А сейчас домик стал наполовину золотой, наполовину прозрачный — в нем много-много окошечек самой причудливой формы.
Как хороша рябина осенью! Протянула над столом ветку, тяжелую от красных ягод. На самом кончике ветки колышется легкий, похожий на желтое перышко лист...
— Вы как сейчас, оврагом шли? Не встретили ее?
— Надю?
— Да. Она получила письмо от Кости.
— От какого числа? — с живостью спросила Светлана.
Александра Павловна поджала тонкие губы:
— Как я могу знать, от какого числа? Разве Надя показывает мне свои письма!
Светлана положила ногу на ногу, обхватила руками колени и вооружилась терпением.
— Его посылают учиться, — продолжала Александра Павловна, — в Военную академию или в
