институт какой-то военный, не то в Ленинград, не то еще куда-то. Он пишет: «Жаль, что не в Москве». Странно, что принимают в высшее учебное заведение без аттестата — ведь он не кончил десятого класса. Может быть, потому, что фронтовик?
— А где он сейчас?
— Не помню точно... Надя говорила — не то в Кировской, не то в Свердловской области. Они сейчас в лагерях, на отдыхе, его часть... как это?.. Расформировывается.
Светлана встала:
— Я, пожалуй, пойду Зинаиде Львовне расскажу.
— Она уже знает. Он ей тоже написал. И Надя, как получила письмо, сейчас же к ней побежала.
Эти слова были произнесены с обидой.
— Он откуда же приехал?
— Из Японии, то есть не из Японии, но все равно, он был на японском фронте... Светлана, ведь ты видела Алешу Бочкарева и Надю в тот день, когда Костя приезжал в Москву?
— Конечно, я видела Надю, — удивленно сказала Светлана. — Ведь я же к вам тогда заходила.
— Да, да, помню... Ты и на станцию поехала провожать?
— Да.
Ты не знаешь, что у них там произошло? Может быть, Костя что-нибудь сказал... Алеше или Наде? Он иногда такой несдержанный. Ведь Алеша совсем перестал к нам заходить — прямо как отрезало, — и с того самого дня.
На это ответить было легко — ничего неприятного Костя, конечно, не мог сказать ни Алеше, ни Наде. «А что Алеша перестал заходить — так правильно сделал!» — безжалостно подумала Светлана.
Впрочем, думать было почти некогда. Теперь вопросы следовали один за другим.
— Светлана, ведь ты тогда по просьбе Зинаиды Львовны к нам пошла? Почему Надя не поехала с тобой?
Светлана ответила с полной искренностью:
— Я не знаю, Александра Павловна, почему она не поехала!
— Откуда тогда Алеша взялся, понять не могу, — расстроенным голосом продолжала Александра Павловна. — Мы только что сели обедать, Надя сказала, что не будет есть пельмени, что они невкусные, а они, наоборот, очень удачные были и она всегда так любит... И вдруг Алеша входит, вид у него... — Александра Павловна запнулась, подыскивая нужное слово, — повелительный! Надя его сейчас же в свою комнату увела. Минуты не прошло, она уже с сумочкой в руках: «Мама, я в Москву уезжаю!» Алеша-то здесь при чем? Светлана, почему Надя поехала с ним провожать Костю?
— А Надя вам не говорила, почему они вместе поехали?
Опять обиженно подобрались тонкие губы:
— Да разве она расскажет? Всё тайны, тайны!
Светлана хотела ответить резко: «Почему же вы думаете, что я расскажу вам про Надю то, что она сама не хочет рассказать?»
И вдруг ей стало жалко Надину маму с поджатыми губами — пускай несимпатичная она, но что же делать? Беспокоится о дочке все-таки.
Надю тоже стало жалко за то, что у нее с мамой такие непростые отношения.
Вот Костю теперь нечего жалеть и не нужно за него беспокоиться. Он написал Наде, Надя напишет ему, Надя с его письмом побежала к Зинаиде Львовне, Алеша перестал заходить... В Костиных делах теперь была полная ясность. Зато в туманное одиночество ушел добрый дедушка Мороз в круглых очках... Как он хлопотал, чтобы всем было хорошо, чтобы все жили дружно и не ссорились! И вот теперь из-за него ссориться с Надиной мамой...
Ладно, дедушка Мороз! Никаких обидных слов не скажу Надиной маме!
И вместо заготовленной резкой фразы Светлана кротко пожала плечами. В сущности, этим жестом она выражала ту же самую мысль: не требуйте от меня, чтобы я выдавала чужие секреты! Но выражено это было в мягкой, деликатной форме.
— Светлана, ты немецкий уже приготовила?
— Нет.
— Ведь у тебя уже была двойка третьего дня?
— Да.
— Может быть, помочь тебе? Что-нибудь непонятно? Давай вместе поучим слова.
Светлана перелистала несколько раз арифметический задачник. Задачи она уже решила.
— Тамара Владимировна, я вообще хотела просить... Пускай меня переведут в другую школу: я немецкий язык не буду учить.
Сказала негромко, но все ребята, готовившие уроки, подняли головы от учебников и стали прислушиваться. Даже те, которые не расслышали, о чем говорят, насторожились с тревожным любопытством.
Тамара Владимировна приложила палец к губам:
— Хорошо, мы подумаем об этом. А сейчас — что у тебя осталось? География? Учи географию. Не будем мешать ребятам заниматься.
Светлана поняла: Тамара Владимировна не хочет при ребятах... Все равно, как ни думать, когда ни говорить — ничего не изменится. Немецкий не буду учить, не могу, не хочу!
Еще летом, даже весной, появлялись уже беспокойные мысли. Как же это будет в пятом классе?.. Но всегда что-нибудь отвлекало, да и не хотелось расстраиваться заранее и расстраивать других.
Совсем незаметно подошла осень. И вот первые уроки немецкого языка. На первом же уроке самый звук этой речи так остро напомнил...
Бесцельно учить географию сейчас — слова не запоминаются, только глазами на них смотришь.
Тихим голоском сказала Аня:
— Тамара Владимировна, и меня тоже, пожалуйста, в другую школу переведите, потому что я тоже...
— И меня, — как эхо прибавила Валя.
В классной комнате уже никто не мог заниматься. Ребята ждали напряженно...
Неизвестно, что бы ответила Тамара Владимировна, — дверь растворилась. В комнату заглянула Оля Рогачева:
— Тамара Владимировна, вас к телефону!
Тамара Владимировна вышла, что-то шепнув по дороге Юре Самсонову.
Олечка постояла, раскачивая дверь:
— Что-то вы какие серьезные все?
Никто ей ничего не ответил. Ей скучно стало молчать, она убежала.
Витя спросил:
— Светлана, в какую же школу хочешь ты переходить?
— В такую, где французский или английский.
— Ты думаешь, что все французы, все англичане и американцы — наши друзья?
— Мой папа... — начал Юра.
И все посмотрели на него: ребята очень редко говорили о своих погибших родных.
— Мой папа воевал с англичанами и американцами в Архангельске в девятнадцатом году. Он говорил по-английски, это ему очень пригодилось... А помнишь, что рассказывал Костя Лебедев? Про капитана у них в полку, который в разведку ходил, и если нужно было «языка»... Помнишь, он очень хорошо говорил по- немецки...
Витя прибавил:
— А помнишь, как Долохов... В «Войне и мире», к французам?
Светлана выговорила хрипло:
— Я не капитан... и не солдат, и войны сейчас нет — мне не нужно!
Она сложила учебники и хотела выйти в сад. В передней около вешалки стоял маленький грустный
