Светлана

 — Правда.

 — А ты знаешь, что, когда Гитлер пришел к власти, книги Гейне сжигали на кострах?

Светлана спросила:

 — Почему?

 — Ты еще очень мало знаешь, девочка! Бывают кни­ги-враги и бывают книги-друзья. У нас много книг-дру­зей, написанных на немецком языке. Не все немцы такие, каких довелось тебе увидеть! На немецком языке писали Маркс и Энгельс... Не только книги давно умерших пи­сателей были врагами Гитлера. В Германии было очень много антифашистов и до войны и во время войны... Ты о Тельмане что- нибудь слышала?

Светлана сказала:

 — Ведь это же в Испании был отряд имени Тель­мана?

 — Да, и в нем сражались немецкие антифашисты. А Тельман тогда сидел в тюрьме. Одиннадцать лет он пробыл в одиночной камере. Это был очень смелый и очень мужественный человек...

Светлана слушала, не поднимая глаз.

Как странно: немец — верил в победу Красной Армии! В самый тяжелый год отступления, когда немцы стояли под Москвой... Как жалко, что он не дожил до конца войны! Они его убили...

 — Светлана, а ты знаешь, что сказал о немцах Ста­лин? «...Гитлеры приходят и уходят, а народ герман­ский, а государство германское — остается».

 — Когда он это говорил? — глухо спросила Светлана.

 — Двадцать третьего февраля 1942 года. Перед этим немецкие войска доходили почти до самой Москвы и были разбиты. После этого был Сталинград. Это приказ народ­ного комиссара обороны в день двадцать четвертой го­довщины Красной Армии. Светлана, твой отец и мои сы­новья были офицерами Красной Армии. Они сражались с захватчиками, которые хотели поработить нашу Роди­ну... Но наши солдаты не уничтожали немецких солдат именно как немцев, из-за ненависти ко всему немецкому. Девочка, я знаю, что это нелегко... Но и мы с тобой не должны ненавидеть народ, язык народа...

У нее были слезы на глазах.

Светлана сказала прерывающимся голосом:

 — Это вы из-за меня! Это я вас...

И уткнулась лицом в колени Натальи Николаевны... Провожая девочку, Наталья Николаевна дала ей свой пуховый платок:

 — Вечер свежий, а ты без пальто.

Светлана хотела сказать, что добежит и так, но вспо­мнила, что Алла, может быть, еще ждет в саду, и послуш­но закуталась. Платок был большой и очень теплый. Светлана еще немножко задержалась в дверях:

 — Наталья Николаевна, а можно сделать так, чтобы меня по немецкому не спрашивали завтра... и еще не­сколько дней? Я хочу ответить хорошо. Ведь я... ведь я совсем немецкий не учила! Ни разу!..

 — Я позвоню завтра в школу, — сказала Наталья Ни­колаевна. — Я сама об этом попрошу.

В саду пахло осенью, грибами и сыростью, как в лесу, белыми табаками. Но было не совсем темно, потому что окна не завешенные, а на улицах — фонари.

 — Алла, ты?..

Алла сказала:

 — Какая ты тепленькая вся, пушистая!..

Девочки, обнявшись, подошли к белой клумбе, потом, шурша листьями по дорожке, — к темному забору и опять к белой клумбе.

 — Как я рада, что ты не уйдешь из нашей школы!

А ведь Светлана ей ничего еще не рассказала!

Вот опять прошуршали под ногами листья... Де­вочки ушли в темноту. Широкие ветки заслонили свет фонарей.

 — Алла, давай будем дружить.

 — Мне тоже хочется.

 — Алла, а это ничего, что я с другими девочками дру­жу в нашем классе?

 — Почему — ничего? Это очень хорошо!

 — Они очень славные, Галя Солнцева и еще другие, и наши Аня-Валя. Только знаешь, Алла, они все моложе меня... Как-то не обо всем с ними можно говорить! Алла, давай будем друг другу все рассказывать! Алла, знаешь, на что похожа эта клумба? Такие бывают часы со светя­щимся циферблатом. У них такой же матовый свет. У моего папы такие были... Алла, мне хочется тебе рас­сказать, что мне сейчас Наталья Николаевна говорила...

XXXIII

Комсомольское собрание затянулось. Когда Костя возвращался в свою роту, было уже совсем темно. Смут­но белели палатки в поле. Лагерь спал. Особенно тихой казалась осенняя безлунная ночь.

Ночью потеплело.

«К дождю», — подумал Костя.

Спать не хотелось совсем. Костя был в настроении возбужденно-счастливом. Он пошел в сторону леса, сняв фуражку и подставляя разгоряченное лицо навстречу на­бегающему ветерку. Вечером, после большого перерыва, Костя получил письмо. По совести говоря, при взгля­де на него вместе с огорчением почувствовал даже тре­вогу.

Буквы на конверте очень хотели быть красивыми. Вна­чале им это удавалось.

«Лебедеву Константину» — было написано с таким изяществом, прямо в школьную пропись годилось. Только росчерки после каждого «у» недостаточно солидны, легкомысленны для школьной прописи. Слово «Михайло­вичу» растянулось и сползло вниз, будто у автора письма не хватило выдержки или просто умения писать без ли­неек.

Еще не начиная читать, Костя сообразил, почему по новому адресу первым пришло именно Светланкино пись­мо: из Москвы письма всегда доходят быстрее. Вместо огорчения и тревоги появилось теплое чувство благодар­ности. Светланкино письмо предсказывало, что ждать те­перь уже недолго: завтра, в крайнем случае — после­завтра, придут и другие письма.

Костя подошел к опушке леса, темнеющего зубчатой стеной. Отсюда днем видны на востоке Уральские горы — граница двух частей света. Костя присел на траву. Росы не было совсем. Он опять подумал: «К дождю». Нужен дождь или нет? Для озими — пожалуй, а для кар­тошки...

Костя усмехнулся, осознав, что думает о нужности или вредности дождя с точки зрения уже не военной, а сель­скохозяйственной.

Как хорошо, что Светлана была у мамы именно в тот день, когда они получили его письмо с новым адре­сом! Глазами Светланы Костя видел дорогих ему людей.

«...Надя сейчас же побежала к вашей маме».

Надя чаще ходит, чем бегает... а вот побежала. Обра­довалась? Хотела поскорее успокоить маму?..

Вспомнилась последняя встреча на станции окруж­ной дороги. Какое испуганное лицо было у Нади, когда он поцеловал ее при всех. Мама видела, Светланка тор­чала неподалеку. Можно себе представить, как ребята скалили зубы из всех вагонов!..

Уж не обиделась ли?

Каялся потом в каждом письме, объяснял, что просто невозможно было поступить иначе...

На последней странице Светлана написала про свои дела.

«Костя, в моей жизни наступает огромный перелом: меня будут принимать в комсомол».

Неужели уже в комсомол — маленькую такую? Долж­но быть, все-таки еще не очень скоро. За последние годы Костя привык видеть только таких комсомольцев, которым в трудные минуты на передовой кричал комсорг: «Комсомольцы, вперед!» Он представил себе Светланку рядом с плечистыми парнями, шумевшими сейчас на собрании... Забавно! А славные подобрались ребята, жалко будет расставаться. Одних посылают учиться, другим еще послужить, многие демобилизуются в этом году.