в зеленях. Тимофей испугался, хотя его вины тут быть не могло. Вины, конечно, не было. Но век он скотину пас и знал, что самое страшное – упустить ее в хлеба. И потому, завернув овец к балке, Тимофей кинулся выгонять коров. Хлеба стояли не больно густые и еще невысокие, но после твердой земли по мягкому бежать было неловко. Тимофей спешил и раньше поры закричал:
– А ну пошли! Куда пошли!..
Обычная скотина, послушная, с которой Тимофей всю жизнь провел, поняла бы свой грех и подалась с поля. Но это был вольный гурт, набалованный. Коровы глядели непонимающе, а несколько бычков и телок- летошниц, взбрыкивая, играясь, подались в глубь зеленей, дальше от человека.
– Куда пошли! Куда! – кричал Тимофей, стараясь завернуть скотину, а она уходила вскачь.
Бегал он за коровами долго. А когда, устав и взмокнув, наконец выгнал их на целину, пришлось к своей отаре бежать. Широко рассыпавшись, с Ваською во главе, овцы, не поднимая голов, стригли и стригли сочную зелень озимки.
Тимофей чуть не плакал от обиды и отчаянья. Хлебов было жаль и страшила расплата. Потраву, конечно, заметят, заметят, и будет беда. Дважды за жизнь упускал он скотину в посевы. Еще мальчишкою не углядел, так вместе с матерью находились и наплакались, да еще спасибо лесхозное было поле и лесник – родня. И к малым летам снисхождение. А когда в годах на Россоши потравил край кукурузного поля, то платил деньги немалые.
А теперь и вовсе кто он? Припишут всю потраву, попробуй докажи. Он собрал свою отару, коров с молодняком и подался на хутор к дому.
Солнце еще не садилось, когда подогнал он скотину к базам. Хозяин вышел встревоженный.
– Что случилось?
Алик выбежал следом.
– Беда, – ответил Тимофей, – беда… Скотина в озимые зашла, потравила много. Моей вины нет. Я гнал овечек целиной, гляжу, скотина в хлебах. Пока туда да сюда…
– Чего озимые? При чем озимые? – не понимал хозяин. – Чего случилось, говори!
– Я ж говорю, потравили озимые. Хлеб, озимые, зеленя… – втолковывал Тимофей. – Теперь начальство углядит. Большой лафтак у дороги, на виду. Скотина паслась. А пока я бегал, гонял ее, и овцы зашли. Много потравили.
– И все? – спросил хозяин.
– Куда ж боле…
Хозяин пожал плечами, на сына поглядел. Тот засмеялся, сказал Тимофею:
– Зачем выгонял? Пускай пасутся.
– Как пускай? – по-прежнему не понимал Тимофей. – На хлеба, на озимые… Начальство увидит…
– Ерунда! – отрезал хозяин и пошел во двор.
Тимофей загнал скотину на базы, но в себя не сразу пришел. Его колотил нервный озноб. Он запер скотину, присел возле ограды, курил.
От сараев, от птицы, подошла Зинаида с полным ведром яиц. Она поглядела на Тимофея, спросила:
– Дядя Тимоша, ты, часом, не захворал?
– Захвораешь… – ответил Тимофей и рассказал обо всем, что случилось.
Зинаида поставила ведро, присела рядом.
– Не бойся, – сказала она. – Ничего не будет. Здесь из хлебов не вылазят. И осенью, и весной. Вроде положено. Уж никто и не глядит.
– Неужто правда? – не верил Тимофей. – А я умом не накину. Хлеба… Да у нас лишь коснись.
– Это у вас. А здесь вроде привычно. Наш чабан с начальством хорошо живет, ему позволяют.
Зинаиде Тимофей поверил. Он, правда, и раньше еще поверил словам хозяина, и не столько словам, сколько лицу его, спокойной усмешке. Но доходить стало лишь сейчас, вот здесь.
Зинаида сказала:
– Идти надо… А вот присела, так бы и сидела до ночи.
– Уморилась… – посочувствовал Тимофей. – Долгий день.
– Уморилась, – со вздохом призналась Зинаида. – Дело за дело цепляет. Вроде и рано встаю и все рысью, а никак… Коровы, свиньи да птицы… Много всего…
– Хозяйство большое, – рассудил Тимофей. – Уморит. Варить на всех, доить да обиходить. Ты как числишься? – поинтересовался он. – От хозяев?
– Нет, я приписана от совхоза. На сакман послали, вот и прилипла. Где она в совхозе, бабья работа? Поищи. А здесь денежка идет зимой и летом.
– От дома далеко… – сказал Тимофей. – Свое-то хозяйство тоже рук просит.
– Там мать, дочка при ней.
– Без мужика живешь?
– А как ты угадал?
– Да чего угадывать… Мужик бы сюда не отпустил.
– Какой у меня мужик был, – с горечью сказала Зинаида, – тот бы куда хочешь отпустил, лишь бутылку посули.
– Дюже не горься, – вздохнул Тимофей. – Бабочка ты молодая, всем на завид. Найдешь себе человека, даст бог, работящего да приглядного, в пару…
– За одного приглядного Бог уже пихнул, – сокрушенно покачала головой Зинаида. – Еле опомнилась от приглядного… Нет уж, красоту не лизать. И с дурненькими люди живут в ногу. Кому что написано… Я тут, дядя Тимоша, свет увидела, – призналась Зинаида. – Никто не зашумит, руку не подымет. От своего-то родненького таких чубуков натерпелась, вспомнишь – душа вянет.
Она задумалась, глядела в отрешении. Большие, темные бабьи руки лежали на коленях.
– Зинаида, Зина! – позвал ее от дома голос хозяина. – Ты где?!
– Иду! – откликнулась женщина, поднимаясь. – Либо наскучал? Пошли повечеряем, дядя Тимоша, – пригласила она. – Горяченького покушай, пока не остыло.
После ужина Алик сказал Тимофею:
– Порыбалим? Червяки есть, тесто есть.
Тимофей согласился. Самое время было уйти на Дон. Пошли на место уже привычное. За меловым обрывом, в устье просторной балки стояли три тополя. В подножии их – тяжелая, обмытая водою карша, занесенная песком. На ней удобно было сидеть.
Вечер ложился покойный. Наверху, на холмах, еще звенели жаворонки. В тополях, в засохших вершинах, заливались скворцы. Над тихой водой, над алой вечерней зыбью летали крикливые крачки.
Алик забросил удочку. Тимофей готовил закидушки. Он отошел чуть в сторону и позвал мальчика шепотом: «Алик…» – прижимая пальцы к губам. Алик подкрался осторожно. Тимофей шепнул: «Гляди…» – и показал рукой. Мальчик увидел сразу. Там, возле берега, охотилась за рыбой змея. Она ныряла, быстро вертела хвостом, чтобы не всплыть, шарила под камнями. В одном месте было пусто, в другом – неудача. Наконец она учуяла добычу. Хвост ее закрутился быстро, взбивая воду воронкою. Она вынырнула, держа в пасти большого пескаря, и поплыла к берегу трапезничать.
– Здорово! – удивился Алик.
– А как же… – ответил Тимофей. – Всяк по-своему.
Алик ловил на удочку. У Тимофея на донки клевало плохо.
Редкие облака в небе отгорели алостью и притухли. Вода словно подернулась пеплом, похолодела. Ветер стих. Прошла моторная лодка, с трудом раздвигая гладкую воду. Пологие волны лениво расходились к берегам. Смолкли птицы.
– Алик, – спросил Тимофей, – а ты в школу не ходишь? Ты в каком классе? Мои внуки еще учатся. Или распустили на каникулы? Вроде рано.
– Э-е… – махнул рукой Алик. – Поставят отметки. Некогда учиться. Дедушка заболел, мама уехала. У нас дом. Там тоже кому-то нужно быть. Хозяйство. Кто будет отцу помогать?
– А возьмут да на другой год оставят.
Алик лишь засмеялся.
Тимофей вспомнил свое:
