точки Ольга не видела никакой возможности.
До тех пор, пока поездка на Бали не стала реальностью.
Андрей сообщил о ней мимоходом, как о чем-то давно решенном.
– Я лечу послезавтра, – сказал он.
– Куда? – спросила Ольга.
Он вздохнул, как будто проговорил: «Ну почему я должен по сто раз объяснять одно и то же? И какое тебе вообще до этого дело?»
Раньше, каких-нибудь два месяца назад, Ольга ужаснулась бы такому его вздоху. Но теперь это стало ей привычно.
– На Бали, – поморщившись, сказал Андрей. – Я же тебе говорил.
И вдруг она почувствовала, что больше не может. Да что это такое, в самом деле? Он врет ей в глаза, не испытывая даже смущения, а она должна воспринимать это как должное, да еще искать этому оправдания?!
– Да? И что же ты мне говорил про Бали? – усмехнулась она.
– Что там будет конференция, – с тем же тяжким вздохом ответил он. – По этнопсихологии.
– Неужели?
– Что – неужели?
– Неужели секретарш приглашают на конференции по этнопсихологии? И дорогу им оплачивают, и проживание?
– Каких секретарш?
Наконец в его голосе послышалось что-то вроде удивления. Хоть какое-то чувство, направленное в ее сторону.
– Молодых, надо думать. Зачем же таскать за собой старых? Молодых, как розовые кошечки. Или как Белоснежки.
Ольга не узнавала своего голоса. Никогда ей не была присуща едкая стервозность, которая отчетливо в нем теперь слышалась!
– Вот, значит, что… – проговорил Андрей. – Интересно, какое ты имеешь право читать мою почту?
Он сказал это с таким возмущением, которое вот-вот должно было перейти в ненависть. Да, может, уже и перешло.
– Это единственное, что тебя возмущает? – усмехнулась Ольга. – Нарушение твоих прав?
– Представь себе!
– Я имею на это право, – резко и зло отчеканила она. – Имею право не чувствовать себя дурой. Тем более обманутой дурой. Андрей, мне никогда не приходило в голову читать твою почту. Или сообщения в твоем телефоне. Или выспрашивать, почему он у тебя выключен. Ничего этого, если ты помнишь, я не сделала ни разу за двадцать лет. Но сейчас… Ты настолько не считал нужным скрывать свою… свои отношения с этой девицей, что я узнала бы все и без чтения твоей почты. Ну, может, на неделю позже узнала бы, но это ничего не меняет, по сути.
Он посмотрел на нее с таким удивлением, как будто увидел впервые.
– Что, Андрей? – с надеждой спросила Ольга.
На мгновенье у нее мелькнула мысль, что вот сейчас он скажет: «Что ты, Оля! Ну, была такая глупость, но это же давно прошло! Там же старые даты, в этих письмах», – или что-нибудь подобное. Что-нибудь невозможное…
Но ничего такого он, конечно, не сказал. И когда наконец вообще что-то сказал, тон у него был сухой и резкий:
– А я думал, ты давно все знаешь.
Он пожал плечами. Ольге показалось, что даже сейчас, во время этого ужасного разговора, Андрей думает не о ней, а только о том, что надо как-нибудь выдержать еще два дня, и он избавится ото всей этой тягомотины и погрузится в сплошное море удовольствия. Она услышала эти слова так ясно, как будто он произнес их вслух. Как будто повторил за своей новенькой Белоснежкой…
– Что, ты думал, я давно знаю? – зачем-то переспросила Ольга.
– Что у меня есть… она.
От благоговейного придыхания, прозвучавшего в его голосе, когда он произнес это «она», у Ольги потемнело в глазах. Все-таки одно дело догадываться об этом, даже понимать это, и совсем другое – услышать от мужа.
– Она?.. – растерянно проговорила Ольга.
– Она. Анжелика.
Ее словно окатило холодной водой. Ольга пришла в себя.
– Так она еще и Анжелика? – с усмешкой проговорила она. – Удивительно цельное существо!
– Прекрати! – Голос Андрея сорвался на крик. – Я не позволю ее оскорблять!
– Ну, извини, боготворить ее я не могу!
Андрей тоже взял себя в руки. Ольга вообще считала, что воля у него гораздо крепче, чем у нее. Раньше считала.
– Не понимаю, что тебя так возмущает, – сказал он. – Что я перестал себя чувствовать замшелым стариком?
– Когда это ты себя чувствовал замшелым стариком? – оторопела Ольга.
– Всегда! Я жил как старик! Конечно, тебе это было удобно. Ходит рядом такой песик на веревочке, можно хвастаться подружкам. А каково мне было сознавать, что все у меня позади, об этом ты не думала? Что ни любви у меня в жизни уже не будет, ничего?!.
– Ни любви, ничего?.. – как эхо повторила Ольга. – У тебя?
– У меня, у меня! Да я, если хочешь знать, только с ней понял, что такое счастье! Не удобное, однообразное существование по инерции, а – счастье! Я ведь на крыльях теперь летаю, неужели ты не замечаешь?
– Замечаю. – Ольга смотрела на мужа так, как будто видела впервые. – Только не думаю, что это называется счастьем. Вот это, что с тобой происходит. Ладно! – оборвала она себя. – Что я об этом думаю, не имеет никакого значения. Я тебя прошу: собери, пожалуйста, вещи сегодня. И уйди тоже сегодня.
– Куда уйти? – не понял он.
– К Анжелике.
– В каком смысле?
– В прямом. Вы вместе едете отдыхать? Вот вместе и поезжайте. И возвращайтесь тоже вместе. И живите вместе. Впрочем, это уж как вы там сами сочтете нужным – вместе вам жить, отдельно… Но ко мне, пожалуйста, больше не возвращайся.
Глава 9
«Она всегда была наивная. Просто удивительно! Она всегда, с самого детства, была серьезная, разумная, здравомыслящая – и совершенно наивная. И я всегда это понимала».
Татьяна Дмитриевна смотрела на свою единственную дочь и не знала, как ее утешить.
Она видела, как изменилась Оля за время, прошедшее после ее зимней болезни, – осунулась, и в глазах такая растерянность, что вместо своего загадочного, ускользающего цвета они приобрели какой-то тусклый серый оттенок.
Главной Олиной чертой всегда была даже не наивность, а прямодушие. Да-да, это было гораздо более точное слово, и именно это Татьяна Дмитриевна поняла, когда ее дочке исполнился год, если даже не раньше. И все сорок последующих лет она лишь утверждалась в том своем понимании. Нет, Оля не страдала примитивной бескомпромиссностью, которая возникает у женщин из-за отсутствия интуиции, и самые разные сложности и странности жизни были ей понятны.
Но у нее вот именно была прямая душа – лучше не скажешь.
И как ей теперь с такой своей душою быть, Оля явно не знала. И Татьяна Дмитриевна не знала этого тоже.
Оля сидела на лавочке между еще не зацветшими розовыми кустами, и при взгляде на нее казалось, что она не сможет с этой лавочки подняться, такой придавленный у нее был вид.
– Все время, пока собирал вещи, он мне взахлеб рассказывал, какая восхитительная эта его
