нес поднос с подгорелыми ногами американских кур, графинчиком подозрительной жидкости и бутылкой с криво наклеенной этикеткой.
— Пожалуйста, — произнес он до такой степени вежливо, что я невольно заглянул под стол посмотреть, не шаркнет ли он ногой.
Анжелика тут же вонзила зубки в американскую плоть, а я плеснул себе немного из графинчика. Затем, опять поймав себя на плохом воспитании, взял в руки бутылку с ликером и налил в стакан даме клубничного сиропа. Над столом разнесся запах лета и краски.
— Будем, — буркнул я и пригубил стопочку.
— Ага, — кивнула головой неукротимая маркиза и потянулась за своим пойлом.
— А тебе шестнадцать-то есть? — в шутку поинтересовался я.
— А как же, — заверила Анжела, — вчера исполнилось.
— Ну тогда ладно.
После первой стопки желание разговаривать у меня, как обычно, пропало. Я замолчал, пытаясь проследить продвижение жидкости по организму. Анжела тоже молчала, сосредоточенно расправляясь со своей порцией. Я опять внимательно оглядел девушку. Обыкновенный гадкий утенок, которого если привести в порядок, вполне мог бы лет через несколько украсить любой птичий двор или кабинет босса средней руки в качестве секретарши. 'Сейчас еще слюни распустишь' — ругнул я себя, чувствуя, что начинаю испытывать не то жалость, не то теплоту по отношению к девчонке. Не хотелось ничего этого. Да и не нужно ей было мое отношение. План ей нужен был. Хотя какой план в ее возрасте? Свободный, поди, волонтер.
— Ты чего такой скучный, дядя? — явно повеселела она после окорочков и ликера, — Может, поухаживаешь за дамой?
— Тебе до дамы, как до Китая раком, — вышел я из сопливой задумчивости и взялся за липкое горлышко.
— А то анекдот расскажи, — не унималась подвыпившая гимназистка, ужас, как люблю анекдоты.
— Я не по этой части, — буркнул я, опорожняя свой графинчик.
— А по какой?
— А вольный художник, — махнул я рукой.
— И чего же ты художничаешь? — затормошила она меня.
— Папуасов зеленых рисую.
— Да ну, брось издеваться, — надула она губки. Затем немного повеселела от внезапной мысли, — а меня можешь нарисовать?
— За нефиг делать.
— А голую?
— Только синего цвета.
— Почему синего? — растерялась она.
— Потому что смахиваешь ты на эти окорочка, — кивнул я на останки куриных ног.
— Ну и дурак, — надулась она.
Я невольно улыбнулся этой детской непосредственности. Заметив мою улыбку, она еще больше обиделась. Я огляделся. В зале мы теперь оставались одни, если не считать сонного гарсона и полностью отрубившегося мужика за столиком в центре. Но мужик достиг такой кондиции, что более смахивал на мебель, нежели на человека, так что его можно было не считать.
— Ну что, пошлепали? — обратился я к маркизе.
— Я еще не все выпила, — отмахнулась она.
— Да эту дрянь и пить нельзя, — принялся я ее уговаривать, искоса наблюдая за встрепенувшимся гарсоном, — Любезный, получите с нас.
За расчетом 'любезный' подскочил гораздо проворнее, чем за заказом. Я рассчитался и, встав из-за стола, взял соседку за руку.
— Пошли.
— Куда? — подняла она на меня слегка помутневшие глаза.
— Доведу уж тебя до дома, родителям сдам.
Она нехотя повиновалась, захватив впрочем с собой недопитую бутылку.
— Все равно уплочено, — озорно подмигнула она гарсону и уцепилась за мою руку, — веди, Сусанин.
На улице теперь не наблюдалось никаких признаков жизни. Все вымерло или просто уснуло.
— Где ты живешь? — наклонив голову, обратился я к висящей на руке даме, — Куда тебя доставить?
— Я сама дойду, — вдруг гордо вскинула она голову, отцепляясь от моей руки, — тачку сейчас поймаю и о'кей.
— Какая тачка? — усмехнулся я, взглянув на часы, — Три часа ночи.
— Так поздно? — удивилась она, — А я думала, около двенадцати. Вот дела. Меня теперь не пустят. Закрыто уже.
— Что закрыто? — не понял я.
— Общага закрыта.
— Ну пошли ко мне, — все еще продолжая играть в меценатство, предложил я.
— Щас, — хитро стрельнула она в меня глазками, — хочешь воспользоваться опьянением невинного создания и лишить его чести.
— Останется твоя честь при тебе, — вздохнул я, — последний раз приглашаю.
— А я что, — снова ухватилась она за мой локоть, — я всегда готова, как юная пионервожатая.
— Дверями зажатая.
— Чего? — не поняла она.
— Проехали уже, — махнул я рукой и потащил ее к себе.
Я люблю возвращаться домой по ночам. Перед подъездом никогда в это время не тусуются божьи одуванчики, зорко следящие за твоим моральным обликом. В такие минуты они невинно посапывают, пожевывая беззубыми ротиками края подушек. Им снятся сны, о которых они завтра будут серьезно беседовать, отыскивая у Фрейда объяснение увиденному. Я распахнул дверь и, вспомнив неожиданно о хороших манерах, отошел в сторону, пропуская даму вперед.
— А у тебя миленько, — прищелкнула она языком, — хорошо, видно, вольные художники заколачивают.
— Стараемся, — весело пропел я, подталкивая ее в спину в комнату.
— Ну и где твои зеленые карлики? То есть папуасы, — оглядывая стены, разочарованно спросила она, бросаясь в мое единственное кресло и бесстыдно закидывая ногу на ногу.
— Кончились, — развел я руками, — всех разобрали американские туристы.
— Жаль, — вздохнула она, — так и не соприкоснулась с прекрасным.
— Успеешь еще. Какие твои годы, — механически заверил я ее и полез в бар за бутылкой виски от благодарных ценителей искусства, которым я недавно оформил кафе.
— Ты будешь? — повернулся я в ее сторону и замер.
Скромная школьница с двойкой по минету, уже успев освободиться от своего платья, пребывала в моем кресле в весьма фривольной позе. Из одежды на ней остались только узкие плавочки, скорее являющиеся дополнительным средством привлечения клиентов, нежели деталью гардероба.
— Ты что, в баню пришла? — пошутил я, отхлебывая из горла.
— Так мне работать надо, — лучезарно улыбнулась маркиза и поманила меня пальчиком, — Не боись, я с тебя денег не возьму. Подарок фирмы.
— Мы подарки принимаем только в стеклопосуде, — показал я ей бутылку виски.
— Ну ты хамишь, — опять надула она губы, — таки и не поцелуешь?
Я отрицательно помотал головой и снова приложился к горлышку. Молодая нимфоманка начала понемногу мне надоедать. Прокляв себя за безрассудное знакомство, я направился в кухню ставить кофе. Нимфоманка, вскочив с кресла, последовала за мной.
— Ты бы оделась хоть, — проворчал я.
— А что мне красоту свою скрывать, — нагло глянула она мне в глаза и засмеялась.
