машины для убийств!
— Жалость — это слабость, — скучающе возразил Само.
— Тогда идеальные ниндзя — клятые киборги! Лин-Куэй превращает нас всех в роботов, как обидно, что ты не дожил, братец! Вот бы обрадовался!..
Тьма в зрачках отразила гнев.
(я — поранил его? Ну и пусть, он заслужил…)
— Киборги… что ж, я слышал. И про твоего друга, Смоука тоже. Зря ты покинул Лин-Куэй, они не отстанут… ты уже убедился. Но все к лучшему, а?.. Ведь боль из-за механизации Смоука заменила тебе недостающий компонент воина. Суррогат, да… Хм, я ведь чуть не завидую тебе… ты можешь чувствовать. Я — нет, — он промолвил признание все с той же бесстрастной льдистостью. — Так и не научился. Извини.
(нет… он прикидывается, маска Холода приросла к его лицу…)
— А как же Сарина, Само?! — разыграл козырную карту Саб-Зиро.
Само Хен вскинул голову. Он выпрямился, теперь было заметно, что он смотрится выше и стройнее младшего брата — точно остро отточенный меч. Кто сказал, что мечу необходимы эмоции?
(ты — человек, Само! Не лги мне — и себе!)
— Сарина… ты успел позабавиться с ней, не так ли?
(позабавиться… ох, я же — перешагивающий, черт подери… перешагивая — оглядывайся, через чьи трупы…)
Само уловил болезненно-виноватую гримасу.
— Ты не заботился обо мне, когда спал с ней, а?
(идеальное комбо, прекрасный удар, Само… ты всегда был лучшим, я и не возражаю… туше. Добей)
Добей. И физически — предавшему Честь — смерть. Старый канон ниндзя. Добей.
— Добивать? Сдался ты мне… — ухмыльнулся Само. — Маленький глупый мальчишка, вот ты кто… Да забери ты ее себе… Мертвым не нужны женщины, а мне — и подавно. У меня есть другое. Взгляни.
Саб-Зиро стиснул свои запястья. Он сжался перед старшим братом, и действительно ассоциировался с провинившимся ребенком.
(почему — ему — так — нравится — мучить — меня?!)
— Взгляни, — повторил Само.
Саб-Зиро неуверенно огляделся.
Брат демонстрировал ему целый мир. Мир включал в себя сотни и сотни ледяных статуй — людей, животных, фантастических созданий. В каждой играла искорка — рыжеватая, словно отблеск Коцита… Изваяния поражали совершенством — математичным, какое мог сотворить только крайне уравновешенный человек. Не допускалось неверных линий, ассиметрии или неточных рассчетов. Горгульи приседали строго на две лапы, русалки расчесывали совершенно равное количество 'волос', число пятнышек-выемок на шкурах леопардов кратно пяти.
Ледяные статуи были восхитительны — и мертвы.
— Красиво, — сказал Саб-Зиро. Он не кривил душой: Само достиг тотального художественного могущества, а 'неживость' — просто иллюзия… правда?
— У меня есть моя Стихия, — проигнорировал похвалу старший брат. — И по сути, мне ничего не нужно. Я устал от войны и Охот, от побед и поражений… и от женщин. Я ценю одиночество. И мои игрушки… — он опять ухмыльнулся.
— Красиво, — повторил Саб-Зиро. А что еще говорить?
— Нет. Они — безукоризненны, но — просто лед. А вот тебе удалось создать живое, братик…
Само указал на миниатюрную фигурку, расположенную отдельно. Саб-Зиро припомнил ее: дельфин, что он отдал океану…
— Но… — он вздернул бровь.
— Как твой дельфин попал ко мне? Представления не имею, спроси Не-Мир, коль желаешь…
Само резко обернулся к брату:
— Ты обогнал меня и в этом, малыш! — с неприкрытой, неожиданной обидой выкрикнул он. Саб-Зиро попятился, а его губы растягивала глуповатая алогичная улыбка. Само — признает его превосходство?
(какое там 'превосходство'… он — лучший!)
Ха-ха…
— Ты обогнал. Меня. Во всем! — Само схватил одного из атакующих ледяных драконов, сдавил, и обломки хрупко посыпались из его горсти. — Кроме одного — я настоящий воин! Ты — нет. Смирись. А теперь уходи и не смей более оплакивать меня! Ни вслух, ни в сердце твоем! Я — воин! Над могилами воинов не плачут!
Само швырнул в младшего брата изваянием дельфина, и Саб-Зиро поймал его… не то, чтобы он дорожил 'шедевром'… но дельфин побывал у Само, и…
— Забудь меня! Я — приказываю!
Прямо в изголуба-белой 'стене' раззявилась дверь. Само едва не пихал брата в нее.
— Уходи!
— Прости. Прости, что любил тебя, — тихо сказал Саб-Зиро. — Прощай…
Он занес ногу над порогом.
Само крушил его математичные, бездушные фигуры — с совершенно нехарактерным бешенством, с отчаянием, похожим на лавину — многотонным, безнадежным.
(не плачь о воине…)
Вдруг он замер. Снял маску. Он улыбался — странно, непривычно, но в груди Саб-Зиро екнуло, а озноб прекратил скакать стаей термитов.
— Нашел. Нашел. Я оживлю их… Оживлю, — не обращаясь ни к кому, пробормотал Само. И — брату:
— Знаешь… я понял… я ведь тоже любил тебя…
— …Идиот, дубина стоеросовая…
(так, опять нежные эпитеты? Зато понятно, где я…)
— Эй, Джакс, да он живой! — Лю.
— Не ври! Он ж заперся в хренов Коцит… я сам видел!..
(но я вправду жив)
— Я в порядке, — сказал Саб-Зиро. В порядке — это слабо. Он ощущал невыразимую легкость, словно одна из тяжких гирь-обвинений спала с него.
Само… Он не страдает, и он отыскал формулу его драгоценного искусства. Все будет хорошо, все…
(и он любит меня!)
— В порядке? — недоверчиво уставился Джакс. — А чего довольный, будто не искупался в адском озере, а с Шайной Твейн целовался?!
— С кем? — захлопал глазами Саб-Зиро.
— Это он, Джакс, — захихикал Лю. — Для него торможение — типичное состояние!..
Саб-Зиро рассудил, что обижаться на очередную шутку в его адрес не стоит. Есть дела поважнее:
— Мы перебрались через Коцит?
— Щас! Аж три раза! — фыркнул Джакс. — Я ж твердил — твоя затея с самопожертвованием — просто бред! Так и вышло! Провалялся тут с полчаса… тьфу, ну и рожа у тебя была — что дохлая рыба…
Он запнулся. Неприятное воспоминание: подернутое мертвенностью лицо, и точно градинки в глазницах. Но Саб-Зиро не слушал их, он помчался к Коциту.
— ОПЯТЬ? — взвыли хором спутники.
Нет. Не опять. Он выполнил его долг, и вот…
— Переправа готова, ребята, — невозмутимо сказал Саб-Зиро.
