взрывов – остатки Великого Грабежа сорокалетней давности.
Казалось странным, что мир, на протяжении двух тысяч лет являвшийся центром Галактики,
который контролировал безграничные пространства и был обителью для законодателей и
властителей, прихоти которых давали о себе знать на расстоянии многих парсеков, мог погибнуть в
течение месяца. Казалось странным, что мир, не затронутый тысячелетними завоевательными
приливами и отливами, равно как и гражданскими войнами и дворцовыми переворотами еще одного
тысячелетия, вдруг погрузился в мертвенный покой. Казалось странным, что Слава Галактики
сделалась гниющим трупом.
Происшедшее потрясало сознание!
Должны были пройти века, чтобы могучие деяния пятидесяти поколений разрушились
окончательно. Но силы людей угасли, и поэтому все их творения лежали бесполезным хламом.
Миллионы, оставшиеся после гибели миллиардов, сорвали блестящий металлический
фундамент планеты и обнажили почву, тысячи лет не знавшую прикосновения солнечных лучей.
Окруженные техническим совершенством созданий человеческого гения, индустриальными
чудесами освобожденного от тирании окружающей среды человечества, они вернулись к земле. На
огромных дорогах росла пшеница. В тени башен паслись овцы.
Но существовал Неотрантор – некогда незаметное селение на планете, утонувшей в тени
могучего Трантора; именно она послужила последним убежищем для царствующей семьи, которая
нашла там спасение от огня и пламени Великого Грабежа – и с трудом удержалась, пока не схлынула
рокочущая волна мятежа. Отсюда, в призрачном величии, она управляла мертвенными останками
Империи.
Каких-нибудь двадцать аграрных миров составляли ныне Галактическую Империю!
Дагоберт IX, правитель двадцати миров, населенных твердолобыми сквайрами-
землевладельцами и молчаливыми крестьянами, был Императором Галактики, Повелителем
Вселенной.
В тот кровавый день, когда Дагоберт IX со своим отцом прибыл на Неотрантор, ему было
двадцать пять лет. В его глазах и сознании все еще стояло величие и могущество былой Империи. Но
его сын, который мог когда-нибудь стать Дагобертом X, родился уже на Неотранторе.
И все его познания ограничивались этими двадцатью мирами.
…Открытый аэромобиль Джорда Коммасона был самым роскошным экипажем подобного рода
на всем Неотранторе – что, в конце концов, соответствовало его положению. Коммасон был не просто
крупнейшим землевладельцем Неотрантора; в свое время он являлся сотоварищем и злым гением
молодого кронпринца, который всячески стремился вырваться из-под властной длани императора -
тогда еще бывшего в расцвете сил. Коммасон продолжал оставаться сотоварищем и злым гением
кронпринца, – но теперь уже сам кронпринц был в расцвете сил и ненавидел дряхлеющего
императора.
Итак, Джорд Коммасон, в своем аэромобиле с перламутровой отделкой и инкрустацией из
золота и люметрона – поистине хозяина такого экипажа можно было распознать без всякого герба, -
обозревал свое достояние: земли, моря колышущейся пшеницы, огромные молотилки и жатки,
арендаторов и механизаторов – и неспешно обдумывал свои дела.
Подле него сидел сгорбленный, постаревший шофер; мягко лавируя среди ветров, он чему-то
улыбался.
Джорд Коммасон обратился к ветру, воздуху и небу:
– Ты помнишь, что я говорил тебе, Инчни?
Редкие седые волосы Инчни слегка колыхались на ветру. Его щербатая, тонкогубая улыбка
стала шире, а продольные морщины на щеках углубились, словно он сам от себя скрывал некий
вечный секрет. Свистящим полушепотом он произнес сквозь зубы:
– Я помню, господин, и я раздумывал над этим.
– И что же ты придумал, Инчни? – в вопросе слышалось раздражение.
Инчни вспомнил, что на Старом Транторе он был молод, красив и имел титул Лорда. Инчни
вспомнил, что на Неотранторе он сделался уродливым старцем, обязанным своей жизнью милости
Сквайра Джорда Коммасона и платившим за эту милость услугами своего изощренного ума. Он очень
тихо вздохнул и прошептал снова:
– Гости с Установления, господин – это дело неплохое. Особенно, господин, если они явились
только на одном корабле и имеют только одного мужчину, способного сражаться. Могут ли они нам
пригодиться?
– Пригодиться? – угрюмо сказал Коммасон. – Может быть. Но эти люди – волшебники, и они
могут быть могущественны.
– Фью, – прошелестел Инчни, – туман расстояния скрывает истину. Установление – обычный
мир. Его граждане – обычные люди. Если в них выстрелить из бластера, они умрут.
Инчни вел аппарат по маршруту. Река внизу казалась искрящейся извилистой лентой. Он
произнес:
– И разве не появился человек, о котором сейчас говорят все, который взволновал всю
Периферию?
Коммасон проявил внезапную подозрительность:
– А ты что знаешь об этом человеке?
Лицо шофера больше не улыбалось.
– Ничего, господин. Это был лишь пустой вопрос.
Сквайр колебался недолго. Он сказал с грубой прямотой:
– Ты ничего не спрашиваешь впустую, и твой метод приобретения знаний еще доведет твою
костлявую шею до тисков. На, получай! Этот человек зовется Мулом, и его подданный был здесь
несколько месяцев назад… по делу. Теперь я жду другого… для завершения дела.
– А эти новоприбывшие? Не их ли вы ждете?
– Они не имеют необходимых признаков, по которым их можно было бы распознать.
– Сообщалось, что Установление захвачено…
– Я тебе этого не говорил.
– Так сообщалось, – хладнокровно продолжал Инчни, – и если это правда, то люди, о которых
идет речь, могут оказаться беженцами, и их следовало бы задержать до прибытия человека от Мула -
как знак искренней дружбы.
– Да? – Коммасон колебался.
– И, господин, поскольку хорошо известно, что друг завоевателя является лишь последней его
жертвой, наши действия были бы лишь честной самообороной. Существуют же такие вещи, как
психозонды, а здесь у нас четыре мозга Установления. Как об Установлении, так и о Муле полезно
было бы накопить кое-какие знания. И тогда дружелюбие Мула стало бы чуть менее
обременительным.
В тиши воздушных высей Коммасон, вздрогнув, вернулся к своим прежним мыслям.
– Но что если Установление не пало? Подумай! Если оно не пало… Мул надавал мне
обещаний, это так… – он понял, что зашел слишком далеко и прикусил язык. – То есть он хвастался.
Но хвастовство – это ветер; прочны лишь дела.
Инчни бесшумно рассмеялся.
– Дела поистине прочны, пока не начаты. Едва ли можно найти более отдаленный повод для
опасений, чем Установление на краю Галактики.
